– Вам доводилось слышать о некоей ложе Скарабея?
Гуго Ранит не стал торопиться с ответом и надолго задумался, будто припоминал некие детали и складывал одни кусочки мозаики с другими.
– Группа молодых аристократов с нарочито эпатажным названием и скандальными закрытыми приёмами. Скорее подражание университетским содружествам и землячествам, нежели действительно тайное общество, – произнёс он некоторое время спустя. – Но при этом человеку со стороны в ложу не попасть, не помогут никакие деньги. Сам кронпринц вхож туда. Пропуск – родословная или вассальная присяга.
– Фальберт Бинштайнер! – собравшись с духом, произнёс я, а затем поведал о столкновении с магистром ложи Скарабея в Рауфмельхайтен и вскрытой в Риере связи между ним и сектой школяров-солнцепоклонников.
Вице-канцлер выслушал мой рассказ молча, не задал ни единого уточняющего вопроса, не вымолвил ни слова. После вылил в чашку остатки чая, отошёл к одному из окон и пристально уставился на маячившую над крышами домов громаду Ангельской цитадели.
– У вас проблемы, магистр. Вы слишком много знаете, – сказал он, когда от сгустившейся в кабинете тишины окончательно сделалось не по себе. – Либо трибунал желает сохранить в тайне попавшую в руки следователей зацепку, дабы те без помех докопались до истины, либо почтенные сеньоры из его канцелярии попросту боятся предать огласке столь возмутительную связь с язычниками человека, вхожего в одно общество с кронпринцем. Скандал! Непоправимый скандал! Рыбак и Блондин теперь точно будут молчать, а вот вы трибуналу не подчиняетесь. Вы непредсказуемы и опасны.
Мне осталось только руками развести, поскольку сам пришёл ровно к тем же выводам, что и вице-канцлер.
– А что насчёт Мархофа? Епископ Вим и Гепард – чем вы так задели их?
Я сглотнул ставшую вязкой слюну и спешно отпил чая, потом повторил уже сказанное ранее:
– Мне нужно время, чтобы всё осмыслить. И хорошо бы получить доступ к досье Эгхарта Новица, обвиняемого по тому делу. Некоторые предположения имеет высказывать, только имея на руках подтверждение своих слов.
Я сильно рисковал, не спеша раскрывать карты, но было бы в высшей степени самонадеянно полагать Гуго Ранита своим союзником. Оставалось лишь гадать, каким образом он отреагирует на сообщение о некоей предосудительной связи другого вице-канцлера с орденом Герхарда-чудотворца. Как бы не наломал дров и попутно не сломал меня самого…
Хозяин кабинета отвернулся от окна и предупредил:
– Если сумеете решить свои разногласия с братством святого Луки, я со своей стороны приложу все усилия, дабы убедить канцлера не торопиться с принятием решения на ваш счёт. И не затягивайте с этим, братья должны отозвать претензии не позднее завтрашнего полудня.
Я склонил голову, благодаря собеседника за столь взвешенное решение.
– Так же я истребую из архива досье Новица, – объявил тот. – Просмотрите его завтра.
О Фальберте Бинштайнере и ложе Скарабея вице-канцлер больше не обмолвился ни словом, и такая сдержанность заставила меня теряться в догадках. Но, как бы то ни было, аудиенция точно подошла к концу, и я поспешно поднялся из-за стола.
– Где вы остановились, магистр? – спросил Молот напоследок.
– Северная набережная, комнаты над таверной «Счастливый штурвал».
– Тогда жду вас завтра в полдень! – напутствовал меня Гуго Ранит и небрежно повёл рукой с зажатой в пальцах фарфоровой чашечкой. – А покуда свободны.
Я ещё раз коротко поклонился и поспешил на выход.
– И не опаздывайте! – прозвучало в спину.
– Не имею такого обыкновения, – уверил я и покинул кабинет, но так просто меня не отпустили. В приёмной секретарь потребовал сдать подорожную и служебные документы, и хоть звоночек был совсем уж нехороший, я спорить и возмущаться не стал, молча выложил на стол бумаги и отправился восвояси.
Мелькнула, правда, мысль навести перед уходом справки касательно куратора убитого педеля, но сейчас требовалось во что бы то ни стало убрать зависший над головой топор; откровенного говоря, было просто не до поручения кардинала Рогана.
Завтра! Займусь этим завтра.
2
На этот раз я не стал бродить по окрестным улочкам, а прямо с крыльца подозвал маэстро Салазара и велел тому поймать извозчика. Много времени это у него не заняло, и уже минут через пять мы катили по университетской округе, где сегодня наблюдался явный избыток городской стражи, да и педелей попадалось на глаза куда больше обычного.
От Микаэля это обстоятельство также не укрылось, и он задумчиво хмыкнул, но никак комментировать увиденное не стал. Спросил о другом.
– Филипп, ты уверен, что это такая уж хорошая идея – сунуть голову в пасть льву? – поинтересовался он, когда карета остановилась перед приземистым особняком с узкими проёмами окон, мощной каменной кладкой и высоченной оградой заднего двора. Единственным украшением фасада служила мраморная плита с известным всем и каждому изображением святого Луки.
– А что мне ещё остаётся? – хмыкнул я, поскольку попросту не мог позволить себе отложить это неприятное дело в долгий ящик.
Расплатился с извозчиком и решительно двинулся через дорогу. Но не к парадному входу, а к дверям лавки. Внутри – мягкое свечение наполненных небесным эфиром оберегов и тепло необычайно стабильной незримой стихии. Благостная атмосфера почти как в храме, только без аромата свечного дыма и ладана. Полагаю, мастерам братства пришлось приложить немало усилий для создания столь умиротворяющего эффекта.
Я небрежным кивком ответил на приветствие стоявшего за прилавком послушника и огляделся, затем прошёлся вдоль длинных застеклённых витрин с изделиями из зачарованного янтаря. Микаэль остался на улице и не мешал своим сопением за спиной, поэтому я не спешил и внимательно изучил весь ассортимент. Больше всего в продаже оказалось не слишком сильных, если не сказать, почти бесполезных оберегов, но в отличие от лавок в провинциальных городах здесь имелись и амулеты, в которых бесцветными всполохами билась достаточно серьёзная сила.
Полагаю, при наличии устрашающе большой суммы денег братья могли предложить и святые реликвии – истинные или столь искусные подделки, что уже не имелось никакой разницы между ними и вещами, действительно отмеченные аурой некоего праведника. Но меня такие раритеты не интересовали, ограничился покупкой двух заполненных эфиром бусин для чёток святого Мартина.
Отсчитав нужную сумму, я выждал, когда послушник проверит состояние золотых монет, и лишь после этого оповестил его о своём желании встретиться с кем-либо из руководства миссии.
– Передайте, что пришёл вон Черен, магистр Вселенской комиссии по этике.
Прозвучали мои слова весомо и солидно, послушнику даже не пришло в голову спрашивать, по какой причине магистр не воспользовался парадным входом; он лишь кивнул и оставил лавку на попечение собрата, а сам скрылся во внутренних помещениях.
