Этот кто-то еще выше, и сначала мне показалось, что он выпластался из вертикальной южной стены трехрогого массива, будто на несколько мгновений камень стал воздухом или даже самой ночью и сдвинулся, а дальше снова мимо меня идет гигантский, нагой, гибкий, более синий и более черный, чем окружающее его пространство, и это пространство наполняется ароматом лотоса и движением змей. Я даже знаю его имя и снова пытаюсь орать, призывая божество, потому что уже понимаю, что только божество может меня спасти, но он тоже проходит мимо меня, сквозь меня, как будто меня вовсе и нет. Живые звезды смотрят без особого интереса.
И так мимо меня проходят огромными шагами через космос божественные сущности, знакомые со школьных уроков мифоистории, а некоторые даже и незнакомые, позабытые мной позабытые человечеством, а я все так же лежу, затертый, запертый во льдах, как обреченный корабль, и все зову их, а они бесстрастны и неумолимы.
И наконец, когда я отпустил все – и космос, и планету, и себя – и перестал пытаться издавать бессмысленные звуки, пришла Она.
Видимо, действительно надо было перестать трепыхаться и чего-либо просить. Когда в поле моего периферийного зрения образовалась очередная тень, я постарался не стискивать зубы и не тянуться к ней. Просто лег, вжался затылком в лед и прикрыл глаза. Она присела у моих ног, и эти жуткие изголодавшиеся звезды потянулись к ней потоком, принялись слетаться, садиться ей на плечи, тереться о колени, словно кошки, и она их гладила, брала на руки, они мурлыкали и извивались – все это я видел сквозь смерзающиеся ресницы, боясь пошевелиться. Она была удивительно маленькой по сравнению с прочими тенями божеств, которых я узрел этой ночью, одета в длинный плащ с капюшоном, волочившийся по земле по льду по поверхности по поверхности чего?, очень кругленькая, сутулая, даже с горбиком, и я подумал, что, наверное, она очень древняя, и даже успел удивиться, как это такое старое божество нашло меня на этой юной планете.
Она взяла иглу.
Она достала из складок плаща кривую иглу внушительного размера, на манер скорняцкой, и без разговоров воткнула ее в большой палец моей левой ноги. Если до этого я думал, что ведал боль, то в тот момент я проклял себя и всех своих предков до восьмого колена. Звезды-кошки крутились вокруг меня, вынюхивая любопытными фосфоресцирующими носами венозную кровь, кровь артериальную, лимфу, желчь, костный мозг и что там еще у меня есть, а их хозяйка продолжала шить. Хотел бы я хоть какую-то анестезию или, уж что там, хотя бы деревянный брусок в зубы, но увы, ничего такого не случилось, осталось лишь дышать, хотя бы легкие она оставила в покое. Шила она меня примерно так, как за-шивали умерших на Старой Земле, то есть очень тщательно, и как будто ничего моего внутри не осталось. Сделала особенно красивый вертикальный шов от паха до солнечного сплетения, а потом еще два таких же – диагональных – в направлении ключиц, а затем как-то подобралась к затылку и дальше уже трудилась до темени.
К этому моменту я, как ни странно, привык к боли – будто бы вынул ее из себя, отделился, и все эти стежки оставались во льду на хребте, и я смотрел как бы сверху. Еще я неожиданно понял, что перестал ощущать холод, и озноб, бивший меня со времени прихода первой тени, прекратился. Более того, я смог под ее руками (и иглой!) отодрать голову ото льда. Дальше – я понимаю, что больше не боюсь съехать вправо с хребта, я прекрасно держу баланс. Мог бы встать на ноги с одного переката со спины и идти по лезвию, как канатоходец. Еще пара стежков, и я понимаю, что вижу в ночи абсолютно все, включая мою швею.
О! Она смотрит мне прямо в лицо, доставляя пару последних стежков в районе темени, и улыбается. Она действительно очень-очень древняя, крохотная старушка (хотя не очень поворачивается язык назвать ее так). Под капюшоном маленькое личико с узким подбородком, все сплошь настолько испещренное мелкими морщинами, что кажется, что оно бархатное. Приподнятые в улыбке, но слегка поджатые губы, маленький загнутый крючком нос. И совершенно слепящие ярко-зеленые веселые звездные глаза, по сравнению с которыми меркнут все эти кошкозвезды, которые сейчас толпятся вокруг нее, урчат и хотят на ручки, ждут, когда наконец их Мама зашьет этого странного инопланетного джентльмена и вернется к истинным хозяевам этого мира.
Тут я, похоже, снова позорно лишился чувств.
Я очнулся как от толчка и рефлекторно оттолкнулся плечами, напряг ноги, выгнул спину и легко встал. На меня смотрели из-под бархатного полога сытые, довольные, но все равно любопытные кошкозвезды, трехглавый массив за провалом сиял призрачной белизной, сэр Росс в своем белом мундире продолжал вмерзать в лед рядом со мной. Свет двух лун совсем ушел, но не ушло мое новообретенное ночное зрение. Я покрутил головой и увидел два гигантских птичьих силуэта, приближавшихся с Дневной стороны и ритмично заслонявших звезды. Несколько минут – и два великана-ворона приземлились ровнехонько на гребень и стали протягивать ко мне крылья. Это были не те парни, что сбросили меня сюда, но вполне могли бы быть их близнецами. Что там у них – распределение обязанностей по Испытаниям, что ли, подумал я и принялся тянуть воронов к телу адмирала. Поскольку, как мы помним, переводчик-камеру я с собой в приступе слабоумия и отваги не взял, я как мог жестами объяснил, что хотел бы забрать сэра Росса. Вороны скрестили иглоперья перед лицами, что у них означает непримиримый отказ. Ну как же так? Я пытался донести, что нам необходимо похоронить начальника экспедиции, предать его земле предать его люциферазе, а они, кажется, объяснили мне, что он и так уже предан ей, что горный склон стал ему могилой, как бесчисленным альпинистам еще на Старой Земле.
Примерно через час бесполезной дискуссии я с разрывающимся сердцем сдался, потому что стало понятно, что вороны намерены унести отсюда только кого-то одного, и этот кто-то должен быть живой. Я сполз по склону, сел на лед рядом с сэром Морисом. Погладил его твердую как камень руку и попытался за-крыть расклеванные кровавые глаза, но тело адмирала уже настолько заледенело, что ничего у меня не вышло.
А ведь это они, эти двое, глаза ему и выклевали в ходе завершения ритуала, догадался я, забираясь на крылья воронов. Но я абсолютно уверен, что к тому моменту Росс был давно мертв, потому что никто не пришел к нему в люциферазной ночи, никто его не сшил.
Дальнейший фрагмент бэклога, если он и был, утрачен. Очевидно, в нем могло содержаться описание возвращения Шеклтона на крыльях воронов в лагерь. Поскольку сразу по возвращении Шеклтон был поме-щен корабельным врачом Тристрамом МакКуином в медотсек, мы допускаем, что он просто пропустил возможность наговорить лог по горячим следам и вернулся к нему, когда счел себя готовым продолжать.
