Жу стоит с закрытыми глазами. Сердце стучит. Надо помыться. Как раньше. Это не трудно. Прикоснуться к этому телу. Не чужому. Просто телу. Это не стоит ничего.
– Эй! – голос брата. Не из-за двери – снаружи, у окна. – Ты там живая?
– Тебе сюда нельзя! – кричит Жу. – Не гляди!
– Да я и не гляжу, делать мне, что ли, нечего, – отвечает обиженно. Слышно – отходит.
– Тебе сюда нельзя, – еле слышно повторяет Жу и начинает шевелиться.
Каждое движение заставляет ходить кровь в теле. Каждое движение можно почувствовать, а значит, тело – моё. Да, моё, ничьё больше. Так, воды. Горячей, холодной. В таз. Нырнуть. Глаза открыть – болтаются волосы, как водоросли. Русалка, ундина. Рот открыть. Пускать пузыри.
Фу! – Жу выныривает, с шумом отфыркивается. Не хватало ещё захлебнуться. Было бы глупо, ужас! Почему-то смешно. Жу хихикает и ныряет снова.
– Эй! – слышит голос брата из-за стены. – Ты там чего? Банника встретила, что ли?
– Не лезь, тебе сюда нельзя! – кричит Жу, выныривая. И повторяет: – Тебе сюда нельзя! – как будто сама фраза доставляет удовольствие.
Мылит голову, тонет в мыльной пене и моется, натирая тело до красноты, до жара, обливается водой разной, тёплой, холодной, с настоем березового веника и простой.
И ни о чём не думает, и чувствует себя непривычно хорошо.
И уже когда вытирается, вдруг слышит – гремит что-то и рушится, непонятно где – не то тут, не то снаружи. Жу визжит, прыгает к двери, но не успевает выскочить – из предбанника голос брата:
– Да я это, я, не вопи! Ведро, чёрт бы его побрал! Кто на дороге поставил?
– Оно уже пустое, – ухмыляется Жу и влезает в полотенце, которое теперь – тёплое, мягкое и пахнет свежестью. – А чего попёрся, говорят же: нельзя.
– Да тебя ждать задолбаешься! Я замёрз уже, как цуцик!
– Выхожу, – говорит Жу и одевается.
– Ну, наконец-то, – ворчит брат. – Я думал, ты уже утопилась.
Потом они сидят у бани на скамеечке. Свежо, но не холодно. Жу расчёсывает пальцами волосы. Так хорошо, что хочется мурлыкать.
– Надо было им сказать, – говорит брат.
– Что?
– Ну, что мы тоже маму видели.
– Это не считается.
– Почему?
– Не знаю. – Жу пожимает плечами. – Потому что во сне.
– А то, что покойник водку пьёт, считается?
– Так то не во сне.
– Ну и что. Всё равно можно было сказать.
All inclusive
Тот сон Жу помнит хорошо. Даже слишком.
Это уже дома было, после больницы, не сразу, но Жу не помнит точно когда.
Да и неважно.
Мать уже какое-то время не снилась. Перестала после таблеток. Успокоилась, и все успокоились, всем полегчало.
И вот – опять.
Яркий и праздничный, заполненный светом и музыкой – сон не сон, а состояние счастья. А потом из него проступает гигантский зал гигантского отеля на берегу Красного моря. Почему именно Красного? Потому что Жу не знает другого. В Египет ездили с мамой, давно, много лет назад, но это ощущение – оторванного мира, оазиса в пустыне, дворца, сделанного из гипсокартона, помнит до сих пор.
Утром – море, солнце, пляж. Напитки в баре – разноцветные коктейли с пластиковыми трубочками. Днём – ленивый отдых в номере: телик, планшетик, поваляться под мерное бормотание кандея. Пахнет песком, солью и средством, с которым тут моют кафельные полы. За окном шелестят жёсткими листьями пальмы и курлычут горлицы – сизые с белой шеей, в России таких нет. Если открыть окно, войдёт горячий воздух, запахнет мокрой травой – поливают лужайку. Все запахи особые, яркие, пряные. В России никогда и нигде, в самые знойные летние дни не бывает таких.
Но окна открывать не будут. И так жарко. Зашторить окна и спать.
Вечером – в ресторан. Золотой и хрустальный, как бы дворцовый зал на множество столов, и все заняты. Играет музыка. Бронзовокожие арабы в ослепительно-белых одеждах стоят на раздаче. Многоязыкая толпа снуёт между столами со снедью, между открытыми жерлами горячих садков и горами свежих овощей и фруктов, между корзин с хлебами и блюд с рыбами. За чем-то экзотическим, вроде жареных кальмаров, выстраивается очередь. Скворчат, извиваясь, сардельки на гриле. Тихонечко журчит шоколадный фонтан фондю. Люди ходят неспешно, но на всех лицах – скрытое недовольство: боятся, что еды не достанется, что их обойдут, оторвут лучший кусок. Боятся, но стесняются своего страха – вроде как неприлично, вроде так всего много, что даже мысли не может быть о недостаче. Но люди ничего не могут с собой поделать – толкаются, обходят друг друга в очереди, первыми спешат схватить большие куски. Толпа пробуждает жадность. И всё это – с милыми улыбками, под бодрую музыку живого ансамбля в углу зала, под скрип двигающихся стульев, под шипение мяса на углях, скворчание масла на сковородах, шорканье множества ног, фальшиво-радостные приветствия: ха-ай!
Hi! All inclusive! Праздник каждый день.
Жу сидит за столом с тоскливым чувством. На столе уже гора снеди: мясо, рыба, сыры, хлеб, овощи, какие-то сосиски и парящие каши, макароны, тарелка с супом… Жу чувствует подкатывающую тошноту от одного взгляда на всю эту еду. А мама всё бегает по залу, всё приносит ещё и ещё.
– Там лосося дают, идём, – говорит, прибегая в очередной раз, и тащит Жу к очереди, где на раздаче бело-бронзовый шеф с натянутой улыбкой на лице делит нежнейшую, розовую, сочащуюся соком, чуть сбрызнутую лимоном гигантскую рыбу.
Он отхватывает от туловища большие куски и щедрым жестом спускает на подставленные тарелки. В очереди – пожилые немцы, обсуждают рыбу, недовольны – плохо пропеклась. Жу не знает немецкого, но понимает. Не удивляется этому совсем.
– Стой тут, – говорит мать, хотя Жу и так уже стоит, понуро и безропотно. – Я поищу тарелки.
– Ма, и так уже тонна хавчика, нам не хватит? – слабо спрашивает Жу.
– Ты не понимаешь, тут много не бывает. Стой.
И уплывает, а Жу стоит тоскливо, и немцы морщатся то на Жу, то на рыбу, а на руках у немки – собака породы джек-рассел, зову Росси, Жу не знает, откуда знает, но точно же – Росси. Белая с рыжей мордой, как все джек-расселы. Скалит зубы на Жу совершенно беззвучно.
Очередь подходит. Рыба не кончается. Хотя откуда такая рыба в Египте? Жу думает меланхолично, что вообще-то эта рыба очень дорогая, а тут куски такие – не меньше тыщи, но какая разница, all inclusive.
Очередь доходит до немцев.
– О, как раз вовремя. – Мать нарисовывается с левой руки. – Не сутулься, стой нормально.
Жу не отвечает. Стоит. Шеф с улыбкой отстёгивает немцам по куску, кусок мужчине, кусок женщине, они разворачиваются, боком выходят из очереди, и у женщины рыба скользит по тарелке и падает на пол.
