Вода была необычайно чистой. Когда они бросили становой якорь, то увидели не только лежащую на ровном киле галеру, точнехонько на плато шириной в пятьдесят ярдов, но и обросший якорь какого-то древнего затонувшего судна гораздо глубже, а также собственный якорный канат, тянущийся в глубину. Матросы перегнулись через поручни, уставившись вниз с молчаливой, страстной жаждой.
— Пока Хасан и турки спорят о том, нужно ли высадиться в другой части острова или нет, – заметил во время обеда Джек, — я решил остаться на якоре здесь: было бы глупо находиться в море целый день, гоняя корабль в этой проклятой жаре. Но как бы мне хотелось предпринять хоть что-то другое. Вид пяти тысяч кошельков на глубине не более десяти саженей под килем, почти заставляет сожалеть о собственных добродетелях.
— О какой именно добродетели ты говоришь, брат? — спросил Стивен (его единственный гость, поскольку мистер Мартин просил извинить его — он не может ничего проглотить в такую жару, но будет рад присоединиться к ним за чаем или кофе).
— Помоги нам Господь, — вскричал Джек. — Ты действительно не оценил доблесть моего поведения?
— Нет.
— Я сознательно отказался от целого состояния, потопив галеру.
— Но ты не мог её настичь, мой любезный, ты сам это говорил.
— Не на этом галсе. Но быстро обогнув остров на следующем, я мог бы преследовать галеру прямо в заливе, и было бы весьма странно, если бы они не дали нам захватить свое сокровище, рано или поздно, и неважно, захватили бы мы Мубару или нет.
— Но батареи были уже наведены, они подготовились и ожидали: нас бы разнесли в щепки.
— Безусловно. Но тогда я этого не знал. Я отдал приказ, руководствуясь исключительно добрыми намерениями — чтобы операция не потерпела неудачу, поскольку французы и их союзники тоже бы лишились своих денег. Я поражен собственным великодушием.
— Священник спрашивает, может ли он войти, — проговорил Киллик резким и еще более неприятным чем обычно тоном. Он кинул кислый взгляд на затылок капитана Обри и сделал непочтительный жест, бормоча «великодушие» себе под нос.
— Входите, мой дорогой, входите, — произнес Джек, подымаясь, чтобы поприветствовать мистера Мартина. — Я только что говорил доктору, что это довольно парадоксальная ситуация, нищий экипаж плавает прямо над богатством, зная, что оно там, видя сундук, так сказать, и все же не в состоянии добраться до него. Киллик, тащи кофе, ты меня слышишь?
— И впрямь парадоксальная, сэр, — ответил Мартин.
Киллик принес кофейник, с фырканьем поставил его.
— Я — уринатор
[36], — после короткой паузы произнес Стивен.
— Стивен! — воскликнул Джек, который весьма уважал священников. — Опомнись.
— Всем известно, что я уринатор. — ответил Стивен, твердо глядя на него, — и последние несколько часов я ощущаю огромное моральное давление, чтобы я погрузился.
Это была правда: никто открыто не предлагал ничего подобного, после произошедшего с Хайрабедяном никто не мог напрямую намекнуть, но он слышал перешептывания и перехватывал множество выразительных, как у собаки, взглядов на свой водолазный колокол, подвешенный на грузовой стреле.
— Так что с вашего позволения, я предполагаю опуститься, как только Джон Купер повторно соберет колокол. Мой план заключается в том, чтобы зацепить крюки за отверстия на палубе галеры и тянуть за них, пока не выломают палубный настил, чтобы добраться до содержимого трюма. Но мне нужен компаньон, напарник, чтобы помог с необходимыми манипуляциями.
— Я тоже ныряльщик, — добавил Мартин, — и полностью освоился с колоколом. Я буду счастлив погрузиться вместе с доктором Мэтьюрином.
— Нет-нет, господа, — воскликнул Джек. — Вы очень добры... невероятно щедры... но не должны сейчас думать о подобном. Учтите опасность и примите во внимание кончину бедного Хайрабедяна.
— Мы не намерены покидать колокол, — ответил Стивен.
— Но, разве акулы не смогут заплыть в него?
— Сомневаюсь в этом. И даже если им удастся, мы конечно, заставим их убраться с помощью металлической кошки или, возможно, кавалерийского пистолета.
— Это верно, — добавил Киллик и, чтобы отвлечь внимание от своего замечания, уронил тарелку и ушел, подобрав осколки.
Покидая палубу, дабы отобедать с капитаном, Стивен оставил мрачных, усталых, глубоко разочарованных, с трудом дышащих, склонных ссориться друг с другом и с турками матросов, а когда вернулся, то обнаружил веселые лица, дружелюбные взгляды, атмосферу праздника по всему кораблю, колокол полностью собран и приготовлен к погружению; иллюминатор заново отполирован, внутри подвешены шесть заряженных пистолетов и две абордажные пики, а различные крюки, тросы, лини и канаты аккуратно сложены под скамьей.
Но смех стих и настроение полностью изменилось, когда ожидаемое стало действительностью.
— А вам не стоит дождаться вечера, сэр? — спросил Бонден, когда Стивен приготовился влезть в колокол, и по серьезным обеспокоенным лицам вокруг было совершенно ясно, что он говорит от имени большей части команды.
— Вздор, — ответил Стивен. — Помните, каждые две сажени мы делаем паузу и пополняем воздух.
— Возможно, для начала стоит попробовать с парой мичманов? — предложил казначей.
— Мистер Мартин, прошу, займите свое место, — сказал Стивен. — Джеймс Огл, — обратился он к человеку, ответственному за бочонки, — надеюсь, вы не заставите нас задохнуться.
Об этом не стоило беспокоиться. Рукоятки крутились так, словно Джеймс Огл спасал свою жизнь, и колокол даже не погрузился на две сажени, а свежий воздух уже был рядом и ждал своей очереди. Всё, что только можно было организовать на корабле, было сделано, и двадцать человек с мушкетами и пиками выстроились вдоль борта; но это было то малое, что можно было сделать, помимо того, чтобы выламывать доски палубы галеры, и всем на «Ниобе» резко стало не по себе, когда большая рыбина длиной от тридцати пяти до сорока футов проплыла между ними и колоколом, слишком глубоко для любого мушкета. Она развернулась перед иллюминатором, заслонив свет.
— Должно быть, это большой кархародон
[37], – заметил Стивен, глядя вверх, — Давайте посмотрим, что можно сделать.
Он потянул за клапан и выпустил бурлящий поток пузырей спертого воздуха. В одно мгновение акула повернула свою тушу, и больше ее не видели.
— Я бы хотел, чтобы она задержалась чуть-чуть дольше, — сказал Мартин, потянувшись вниз, к концу шланга следующего бочонка. — Погиус говорит, что они очень редки. — Он поднял шланг, и воздух зашипел, наполняя все еще погружавшийся колокол, и выдавил несколько дюймов воды, поднявшихся выше уровня обода. — Я считаю, это самый яркий день в нашей жизни.
