– Надо, чтобы начальник распечатал вам официальную, – сказала она, глядя на меня.
Я моргнула. Выражение ее лица не изменилось.
Я сказала, что простояла в очереди все утро, а до офиса моего начальника ехать сорок минут. Я не могу провести еще один день тут, в ожидании.
– Если хотите сохранить дотацию на сад, придется это сделать, – сказала она.
Я могла идти. Был почти час дня.
Лонни, качая головой, распечатала для меня ведомость. Она относилась к периоду около месяца назад. Весь мой доход поступал от чеков, подписанных клиентами от руки. Я не представляла, какой смысл перепечатывать их. Но на следующий день я стояла перед офисом еще до открытия, а потом еще несколько часов дожидалась, чтобы показать служащей отчет о моих доходах за предыдущие три месяца, свой рабочий график и письма от некоторых клиентов, подтверждавшие, что я действительно у них убирала в указанное время.
Без продуктовых купонов нам пришлось бы обращаться в продуктовые банки или за бесплатным супом в церковь. Без дотации на детский сад я не смогла бы работать. Люди, которым повезло не столкнуться с этой стороной системы или задеть ее по самому краю, не представляли, как тяжело все это получить. Они не знали, как отчаянно я нуждаюсь в помощи, хоть ради нее и приходится прыгать через кольцо.
Когда в ту пятницу я убирала у Генри, он обратил внимание на мое подавленное настроение. У меня еще оставалась в запасе примерно четверть суммы от возврата налогов. Я отложила их на случай: если сломается машина, или Мия заболеет, или клиент откажется от моих услуг, или все вместе. Хоть я до сих пор спала и видела поездку в Миссулу – каково будет пройтись по мосту над Кларк-Форк-Ривер или полежать на травке, любуясь широкими небесами, – сейчас о ней не могло быть и речи.
– Не думаю, что смогу себе позволить путешествие в Монтану, – ответила я, когда Генри поинтересовался, что случилось.
Он помахал в воздухе рукой, будто мои слова дурно пахли. Вот уже год он слышал, как я рассуждаю о Миссуле, правда, в ключе «хорошо-было-бы-когда-нибудь». Мое лицо, видимо, казалось таким расстроенным, что он понял, насколько тяжело мне с этим смириться. Генри встал, подошел к книжному шкафу и начал перебирать путеводители и карты. А потом протянул мне книгу про Национальный Парк Ледников и большую карту штата Монтана.
Он разложил карту на своем рабочем столе и отметил места, которые мне обязательно надо посетить. Он отказывался верить, что путешествие в Монтану не состоится. Хоть я и оценила его жест, поддержку и веру в меня, улыбалась я неискренне. В глубине души мне было страшно. Я боялась не поездки – хотя, конечно, опасалась, что машина может сломаться по дороге, – а того, что полюблю Миссулу всем сердцем, а потом буду вынуждена вернуться в долину Скаджит, к плесени в моей студии над шоссе. Это будет словно прощание с лучшей жизнью, которая мне не суждена.
Я так мечтала об этой жизни, так стремилась к ней, что работа в «Классик Клин» постепенно стала терять для меня смысл. Примерно треть заработка уходила на бензин. Обсудив это с Пэм, я добилась от нее небольшого пособия на топливо, но оно покрывало лишь четверть моих рабочих транспортных расходов. К тому же я начала уставать от одиночества. Я работала одна, училась онлайн тоже одна, вся моя жизнь была одинокой. Я жаждала общения с людьми, пускай даже в ситуации начальник – подчиненная. Хотела, чтобы моя работа была осмысленной, чтобы у нее имелась цель. Хотела хотя бы чувствовать, что кому-то помогаю.
Дом в бухте
В один прекрасный день я вошла в офис финансовой помощи студентам государственного колледжа Скаджит-Вэлли и заявила, что хочу взять студенческий заем на максимальную сумму. Это было непростое решение, и я вся дрожала, дожидаясь, что ответит мне служащая за стойкой. Такой заем означал, что я сокращу рабочие часы – откажусь от работы, которая сама идет в руки! – и к тому же залезу в долги. Но мое переутомление достигло последнего предела. Больше ничем я такое скоропалительное предприятие объяснить не могла. Мия постоянно болела, а я проводила с ней каких-то три часа в день. У меня вечно ныла спина, а по ночам она костенела, и я просыпалась от боли в четыре утра. Заемные деньги означали, что я смогу сосредоточиться на частных клиентах и заказах на уборку территории, а не пахать на «Классик Клин». И буду проводить больше времени с Мией.
Они также означали возможность поступить волонтером в Службу помощи жертвам домашнего и сексуального насилия. Я решила считать это своего рода интернатурой, в оплату за которую пойдет мой заем. В обмен я получу опыт работы, который можно будет указать в резюме, и рекомендательные письма. Курс, на котором я училась в местном колледже, позволял мне впоследствии работать помощником адвоката. Пределом моих мечтаний была пусть даже самая приземленная должность, но обязательно с медицинской страховкой и пенсионными отчислениями.
– Ваша честь, отец работает на полную ставку, – заявил адвокат Джейми тремя годами ранее, после чего сообщил, что я – бездомная и безработная. Стоя перед судьей и видя, что к Джейми относятся с уважением, если не с восхищением, за то, что он работает и имеет собственное жилье, из которого выкинул нас, я совсем лишилась присутствия духа. В результате во мне укоренился глубинный страх. Пускай я и собиралась сделать нашу с Мией жизнь лучше, нам предстояло переезжать в девятый раз за ее жизнь.
В большинстве наших обиталищ у нее не было собственной комнаты. Я знала, что судьи в приватных разговорах могут бросить: «Пусть они спят там хоть на голом полу, все равно ребенок должен по выходным видеться с отцом», – но от матерей, претендовавших на единоличную опеку, особенно от тех, которые подверглись насилию, – требовалось доказать, что они смогут обеспечить такие жизненные условия, каких в данных обстоятельствах практически невозможно было от них ждать. В суде адвокат Джейми описывал меня как человека эмоционально нестабильного и неспособного в одиночку воспитывать собственного ребенка. Мне пришлось отстаивать свое право на дочь, от которой Джейми стремился избавиться, когда орал на меня, требуя сделать аборт. Тот судья стер меня в порошок. Как будто я совершила преступление, бросив человека, угрожавшего мне. Я знала, что в моей ситуации побывала масса других женщин.
Возможно, впоследствии я смогу закончить юридический факультет и стать адвокатом по гражданским делам. Смогу помогать людям, пережившим то же, что и я с Джейми, отстаивать их интересы. Но был во мне еще один голос, который тоже поднимал голову и не хотел остаться втуне. Часть меня желала, чтобы я попробовала писательство. Я усмиряла этот голос, говоря себе, что это только на первое время, пока Мия еще маленькая – писателем я стану потом. Но эти уговоры были словно ведро холодной воды на единственный огонек, еще согревавший меня. Мою единственную сущность, что еще осмеливалась мечтать.
Как-то ночью, просматривая объявления о сдаче жилья, я наткнулась на квартиру с двумя спальнями над гаражом. Окна ее выходили на горы и на океан. Цена сильно превышала мои возможности. В объявлении говорилось, что владельцы живут в главном доме с тремя маленькими дочками, тремя собаками и котом, который обитает преимущественно в гараже, где охотится на мышей. Вместо того чтобы закрыть окно браузера и привычно пожалеть о недостижимости для нас такой жизни, я написала хозяйке по электронной почте и спросила, не согласится ли она снизить арендную плату в обмен на услуги по уборке дома и территории.
