Тревис перезвонил, когда я заливала бензин в бак. Он не расспрашивал о деталях, просто хотел знать, куда за нами приехать. Я почти забыла, что оставила ему сообщение на автоответчике. Мне показалось, он должен знать, что случилось. Может, я и сама хотела, чтобы он знал. Он говорил запыхавшимся голосом, и я услышала в трубке гул мотора.
– Что ты делаешь? – спросила я.
Мия смотрела на меня через окно. Я сморщила нос, пытаясь ей улыбнуться, и прижала палец к стеклу. Она коснулась стекла своим пальчиком с другой стороны.
– Цепляю родительский грузовик к трейлеру, – сказал он, тяжело дыша. Похоже, он решил, что должен увезти нашу разбитую машину.
– Не надо, Тревис, – сказала я. – У нас все в порядке. Обо всем уже позаботились.
Я повесила трубку, чтобы не дать ему времени догадаться, что я лгу. Я не была готова его видеть. Я знала, хотя все мое тело еще дрожало от шока, что если Тревис приедет нас выручать, поможет как-то выкрутиться, то я рискую снова оказаться с ним. Я потратила столько времени, учась справляться сама. Хоть я ему и позвонила, мне совсем не хотелось опять бросаться ему в объятия.
Пока мы добирались до дома, начался дождь. Я попросила деда притормозить возле Уолмарта и подождать с Мией в машине, пока я на минутку туда зайду. Я влетела в магазин, склонив голову и избегая встречаться глазами с людьми. Мне казалось, что любой при взгляде на меня узнает ту бестолковую клушу, которая чуть не убила собственную дочь на съезде с двадцатого шоссе. Прямо посреди торгового зала мне, как обычно, захотелось разрыдаться – вот только на этот раз желание едва не вышло из-под контроля, что меня сильно напугало. Я все еще слышала звук лопающегося стекла. Он повторялся раз за разом, такой громкий, что я закрывала глаза и стискивала зубы, чтобы не закричать.
– Где эти чертовы русалки?
Я поняла, что сказала это вслух, когда маленькая девочка с мамой вдруг оглянулись на меня.
Кукол распродали; полка, которую они занимали, оказалась пустой. Но ниже стояла более дорогая версия: большая кукла с роскошными волосами, говорящая (для этого требовалось нажать кнопку), за 19,99 доллара. Я схватила ее. Со счетами разберусь позже. Нельзя допустить, чтобы моя дочь не получила сегодня назад свою чертову куклу.
Подъехав к студии, мы с дедом под дождем принялись таскать внутрь мои коробки и мешки. С одного из пакетов на пол упал осколок стекла, немедленно вонзившийся Мие в пятку. Как ни странно, она почти не заметила боли. Это было ее единственное ранение. По крайней мере, физическое. И с ним я быстро разобралась.
Дедушка стоял в дверях студии, нашего крошечного жилого пространства, обводя ее взглядом. Он никогда не навещал нас здесь. Никто из родных не навещал. Я не знала, заметил ли он, что я избавилась от всех вещей, которые он мне отдал.
– У вас нет микроволновки, – сказал он, глядя на кухонный уголок.
Я оглядела столешницу, на которой помещалась только сушилка для тарелок и пара разделочных досок.
– Здесь некуда ее ставить, – ответила я.
– Можно поставить на холодильник, – возразил он, указывая туда, где у меня стоял цветок в горшке. – У меня в офисе есть микроволновка, но я ею не пользуюсь. Привезу вам.
– Прошу, деда, – взмолилась я, подхватывая на руки Мию. – Ну, куда я ее дену?
Его глаза снова заслезились. У меня в кармане завибрировал телефон. По длинному набору цифр я узнала заграничный номер матери.
– Ты звонил маме? – спросила я, не в силах скрыть своего недовольства.
– Ну конечно, – ответил он. – Она должна знать, что ее дочь и внучка попали в аварию.
Я крепко сжала челюсти. Я знала, что теперь, когда бабушка умерла, мать по воскресеньям обязательно созванивалась с дедом. Знала, что она спрашивает, видел ли он нас, как у нас дела, что с нами происходит. В этот момент я как никогда ясно ощутила, что она не заслуживает права знать о нашей аварии. Я так нуждалась в ней этим летом, когда Мия постоянно болела, и ей даже поставили трубки в уши. Нуждалась постоянно, с тех пор, как она уехала в Европу. Нуждалась в ней, но не могла позвонить и это сказать. Мы больше почти не разговаривали. В трубке стоял гул помех, а рядом с ней вечно сидел Уильям, прислушиваясь к каждому слову. Я прямо-таки чувствовала его дыхание. Он усмехался, когда мама шутила. Я не могла этого терпеть. Просто не могла. Поэтому предпочла вообще не разговаривать с ней, решив, что, изгнав ее из своей жизни, буду страдать меньше, чем сейчас. Лучше уж было ничего не ожидать от нее, ни на что не надеяться. Я злилась, что она оставила нас тут. За то, что уехала. Я никогда ее не пойму. Даже пытаться не стану.
Дедушка уехал, а я посадила Мию в ванну с пеной и протянула ей новую куклу. Мама позвонила опять. Я сидела на унитазе рядом с ванной, не обращая внимания на светящийся экран телефона у меня в руке. Я пропустила вызов и стала смотреть, как Мия играет со своей русалкой. Она сидела в ванне с кожей, блестящей от пены, и кудряшками, прилипшими к щекам. Мне хотелось склониться над ней, обхватить дочку руками, приложить ухо к груди, чтобы услышать, как бьется ее сердце.
Я не знала, чувствовала ли мама что-то подобное в отношении меня. Не знала, почему она никогда не наклонялась ко мне, когда желала спокойной ночи, чтобы крепче обнять и успокоить, чтобы дать понять, что она меня любит. Я хотела знать, но не могла спросить. Иногда я представляла, как спрашиваю ее, например, по телефону, но понимала, что ничего из этого не выйдет. Она поддерживала со мной отношения, и для нее этого было достаточно. Возможно, она сознательно решила ограничиться этим.
Мия в тот вечер долго не засыпала, не только из-за заложенного носа и рези в глазах, но еще и потому, что я не торопилась ее укладывать. Радостное щебетанье дочки помогало мне не удариться в слезы. Я не могла позволить себе расклеиться, пока она на меня смотрит. Мы лежали с ней рядом на моей кровати, головами на одной подушке, лицом друг к другу. Потом ее глазки закрылись, а тело расслабилось, засыпая, она глубоко вздохнула и засопела. Я смотрела на нее и слушала.
Мия проспала всего час, прежде чем ее разбудил сильнейший приступ кашля. Я уже дала ей все лекарства, какие только возможно. Лающий кашель превратился в какое-то рычание, возмущение от невозможности заснуть и одновременно усталости. Я попыталась ее успокоить, напевая «Вагонные колеса», песенку, которая в последнее время ей очень нравилась, но ничего не помогало. Наконец откуда-то из глубин памяти у меня вдруг всплыла Ночная Луна:
Комната ночью, ночная Луна,
Ночная коровка пасется одна.
Шарик воздушный в небо летит,
Мишка усталый на стульчике спит.
Мия, прислушавшись, мгновенно успокоилась и снова уснула. Я провела пальцем по ее переносице, плача так тихо, как только могла, не веря, что она выжила.
На следующее утро я смотрела, как Мия ест овсянку. Я сидела словно заколдованная, все еще поражаясь тому, что она чудом осталась цела, словно не веря, что это – реальность. Вчера я позвонила Лонни рассказать, что случилось, и попросить выходной, чтобы со всем разобраться, хоть и не представляла, что именно стану делать. Мое тело и разум действовали на автопилоте. После завтрака парень, с которым я пару раз ходила на свидания, Тодд, должен был заехать за нами. Мы с Тоддом собирались встретиться в этот уикенд, поэтому вчера вечером я была вынуждена ему позвонить, чтобы отменить встречу, и, не в силах ничего выдумать, рассказала всю правду. Я не хотела признаваться, что мы в беде, что у нас нет родственников, способных помочь. Тодд настоял, чтобы я взяла машину, на которой он не ездил, и его предложение меня сильно удивило. Я даже не знала, как в действительности отношусь к Тодду, нравится ли он мне по-настоящему или нет. Как выяснилось, у некоторых мужчин по отношению ко мне включался «комплекс героя». Они хотели оказать помощь, броситься на выручку «леди в беде». Мне не нравилось играть эту роль, но в данной ситуации у меня не было выбора. Без машины мы бы пропали.
