– Черт! – повторила я. Наклонилась подобрать хвост и тут услышала этот звук.
Металлический скрежет и одновременно звон разбитого стекла. Звук, хорошо знакомый по автомобильным авариям, в которые мне случалось попадать подростком. Вот только никогда он не был таким громким.
Машина. Врезается в другую машину. В мою. В мою машину с Мией на заднем сиденье.
Звон издало стекло, находившееся прямо возле головы моей девочки. Оно взорвалось, подобно стеклянному шару.
Я отшвырнула останки Ариэль и с криком бросилась через дорогу.
Это неправда, думала я на бегу. Это не правда. Подбегая к машине, я закричала вслух: Нет! Нет. Нет-нет-нет.
Распахнув заднюю дверь с водительской стороны, я увидела кресло Мии, обращенное ко мне лицом, сдвинутое со своего места. Заднего стекла не было. Дочь смотрела на меня широко распахнутыми глазами, ее рот застыл в безмолвном крике. Я сделала глубокий вдох, и тут она протянула ко мне руки. Под ее ногами пол машины вздыбился, собравшись в гармошку. Ножки в сандаликах она подтянула к груди.
Я отстегнула ремни и почувствовала, как она обхватила руками мою шею, а пятками оттолкнулась от кресла с такой силой, что мы обе едва не повалились на спину. Мия обвила меня ногами, я прижала ее к себе и, заливаясь слезами, понесла прочь.
Машины, двигавшиеся по обеим сторонам шоссе, притормаживали, водители сворачивали себе шеи, чтобы посмотреть на аварию. Я стояла на траве, в десяти шагах от автомобиля, от которого зависела вся наша жизнь, и держала на руках свою трехлетнюю дочку. Мне казалось, что мир вокруг нас закрутился, словно воронка торнадо.
Другой водитель, тощий парень с торчащими волосами, подошел к нам: его машина остановилась где-то в полусотне метров. Левый глаз его заплыл синяком. Под белой рубашкой с короткими рукавами, развевавшейся на ветру, была видна нижняя майка.
– Вы в порядке? – спросил он. И тут увидел Мию. – О господи, она что, сидела в машине?
– Конечно, она сидела в машине, ты, чертов идиот! – заорала я не своим голосом, которого не было у меня никогда раньше. – Как ты мог ударить мою чертову машину? – Он не отвечал. – Как ты мог ударить мою чертову машину? – повторила я. Я выкрикивала это снова и снова, не обращаясь ни к кому конкретно, уткнувшись лицом Мие в плечо. Как такое могло с нами случиться? Как вышло, что мы стоим с ней на шоссе, одни, рядом с разбитой машиной, за которую я до сих пор не расплатилась, которая нужна мне для работы, нужна нам обеим, чтобы выжить? Это была наша машина, не менее важная, чем рука или нога, чтобы мы как-то существовали.
Парень отступил на шаг; я прижалась лбом ко лбу дочки и еще раз спросила, все ли с ней в порядке.
– Все нормально, мама, – ответила она неожиданно спокойно. – У нас все в порядке.
– У нас все в порядке? – переспросила я, хватая воздух ртом. – Все в порядке?
– У нас все в порядке, – повторила она. – Все в порядке.
Я крепко держала ее, чувствуя, как мое тело с паники переключается на горе.
Прохладная рука прикоснулась к моему плечу, и я обернулась, готовая душу выбить из этого парнишки, но тут увидела, что рука принадлежит невысокой блондинке. Ее голос казался таким тихим, что я едва его слышала и не могла понять, что она говорит, но лицо у нее было обеспокоенное.
– Как вы? – спрашивала она.
Я ничего не ответила. Секунду я смотрела на женщину: она казалась мне прозрачной, словно ангел. Что это за вопрос? Как мы? Откуда я знаю! Я едва не потеряла ребенка. Ребенка, которого держу на руках. Ребенка, который сегодня утром погладил меня по щеке и прошептал: «Я тебя люблю». Ребенка, который спал со мной в одной постели и любил блинчики. Этот ребенок мог сегодня умереть.
– Моя дочь, – вслух сказала я, не в силах думать ни о чем другом, и снова зарылась лицом в волосы Мии.
Еще одна машина остановилась на обочине, сразу за черным «Сабурбан» блондинки. Водитель звонил по телефону. Я ничего не могла делать – только стоять, прижимая к себе Мию. Из глаз у меня лились слезы. Моя машина. Она только что погибла прямо передо мной, на обочине дороги. Моя незаменимая машина. Машина, которой мы не могли лишиться. Машина, в которой я так нуждалась, чтобы сохранить работу. Чтобы выжить.
Полицейские, приехав, первым делом расставили аварийные знаки и осмотрели место ДТП. Они спросили меня, что случилось, и внимательно выслушали мой рассказ, во время которого я судорожно хватала ртом воздух. Кто-то из них проверил тормозной след от покрышек, оставленный моей машиной, когда вторая оттолкнула ее влево, по меньшей мере, на полметра. Правое заднее колесо было вывернуто, металлическая стойка покорежена. Внутренности машины все смялись. Кассета выскочила из проигрывателя и повисла на пленке, готовой вот-вот оборваться. Но я не могла оторвать глаз от заднего сиденья, где находилась Мия, и ее детского кресла, стоявшего невероятно близко к разбитому окну и к полу, который поднялся до самых ее ног. В результате столкновения кресло сдвинулось в сторону от окна, и она, удивительным образом, не пострадала.
Один из полицейских достал рулетку.
– Что вы делаете? – спросила я, охваченная новой волной паники.
– Надо определить степень виновности, мэм, – ответил он. – Пожалуйста, отойдите в сторонку.
Степень виновности. Моей вины. Конечно, вина моя. Это ведь я додумалась остановиться прямо на чертовом шоссе и выйти из машины, чтобы поискать чертову куклу, а ребенка оставить внутри, подвергнув смертельной опасности.
Двое врачей выскочили из «Скорой»: один побежал к парню, а второй – к нам. Прибыла еще одна «Скорая», потом пожарный экипаж. Движение по шоссе сузилось до одного ряда; я старалась не обращать внимания на то, как нас рассматривают, выкручивая шеи, словно рыб в аквариуме.
Когда мы с Мией опустились на скамью в карете «Скорой», она отпустила мою шею впервые с того момента, как я ее отстегнула. Врач задал ей несколько вопросов, потом попросил разрешения осмотреть. Он протянул ей игрушечного медвежонка в ночной рубашке и колпаке, с закрытыми глазами и лапками, сложенными вместе, словно для молитвы.
– Понаблюдайте за ней сегодня, – сказал он; его темные волосы, карие глаза и оливковая кожа напомнили мне почему-то о моем брате.
– Если заметите кровоподтеки, или она начнет жаловаться на боль, сразу везите в больницу.
Он снова поглядел на Мию.
– Либо мы можем поехать в «Скорую помощь» прямо сейчас, если хотите сделать рентген.
Я посмотрела на Мию, пытаясь понять, что он говорит, и одновременно представляя, что все могло быть гораздо хуже: что она могла лежать в крови, с переломами, и «Скорая» сейчас мчалась бы в госпиталь. Я покачала головой. Такой визит был чреват неприятными неожиданностями. Я не знала, покрывает ли Медик-Эйд поездку на «Скорой», и уже представляла себе счет на тысячи долларов, который не смогу оплатить. К тому же нельзя было покидать нашу машину – она стала для нас практически членом семьи. В багажнике лежали средства для уборки, от которой зависел весь наш доход. Если с ними что-то случится, мне придется возместить стоимость из собственных денег, которых у меня нет. Я не могу уехать, не зная, что будет дальше.
