– Начинаю новую жизнь, – заявила она. – Но теперь поеду в кооперативный магазин. В большие супермаркеты я больше не ходок.
– А что такое? – спросила я, делая вид, что мне очень интересно.
Донна изводила огромное количество масел фирмы Мэри Кей, и ванна после них покрывалась липкой пленкой, на которой оставались все волоски и отмершие клетки кожи, смытые хозяйкой. Очень сложно было поддерживать беседу, одновременно продолжая уборку. Я не знала, как мне поступать: прерваться, чтобы поговорить, или со щеткой в руках вести вежливый разговор с тем самым человеком, который только что побрил в ванной ноги и лобок, а собирать волосы предоставил мне.
– В последний раз, когда я была в большом магазине, то стояла в очереди за семьей мексиканцев, – возмущалась она. – Они расплачивались за продукты купонами. Зато дети все разодеты – прямо с иголочки!
Я принялась вытирать пыль с подоконника в большой гостиной, полной статуэток с ангелочками, сложившими в молитве руки. Ее слова прозвучали грубо. Я прикусила язык. Вспомнила, как Мие нравилось наряжаться в красивые платья и лаковые туфельки, за которые я убирала по бартеру в комиссионном магазине. Наверное, Донна не понимала, что я тоже сижу на купонах.
Я хотела сказать Донне, что это не ее дело – что другие семьи покупают, едят или носят, и что я ненавижу, когда кассир в магазине говорит: «Оплата льготной картой?» – так громко, что слышит вся очередь у меня за спиной. Я хотела сказать, что человек без документов не получит никаких продовольственных пособий или налоговых льгот, даже если и платит эти налоги. Он вообще не может претендовать на помощь от государства. Она оказывается только тем людям, которые тут родились или получили официальное разрешение на постоянное проживание. Так что эти дети, родители которых многим рискнули, чтобы обеспечить им лучшую жизнь, являлись такими же гражданами и имели право на поддержку государства – как и моя дочь. Я знала это, потому что сидела с ними рядом в бесконечных очередях в государственных учреждениях. Я слышала их переговоры с сотрудниками за стеклянной перегородкой, которые сильно осложнялись из-за языкового барьера. Однако разговоры о том, что эмигранты приезжают, чтобы поживиться за наш счет, возникали все чаще, и это отношение начинало распространяться и на всех остальных, кто выживал за счет помощи от государства. Если ты используешь продуктовые купоны, значит, не хочешь работать или выбрал неверный путь в жизни, отчего и оказался на самом дне. Казалось, люди считают, что мы поступаем так специально, нарочно обманываем систему и воруем деньги налогоплательщиков, истощая государственные фонды. Налогоплательщики – включая мою клиентку – были уверены, что за свои деньги кормят нищих лентяев.
Донна уехала в магазин, не обратив внимания на то, какой эффект произвели на меня ее слова. Походы за продуктами после этого стали для меня вдвойне тяжелее. С учетом многочисленных постов в соцсетях я была уверена, что люди наблюдают за каждым моим шагом. Я стеснялась покупать продукты, которые могли показаться баловством. Если мне все-таки приходилось взять пасхального шоколадного кролика или конфет, чтобы положить в чулок для Мии на Рождество, и расплатиться за них льготной картой, то я старалась приехать в магазин попозже, перед закрытием, и пройти через кассу самообслуживания. Я перестала использовать продуктовые купоны на молоко, сыр, яйца и арахисовое масло, хотя они были нам очень нужны, потому что вечно брала упаковку не того объема или марки, яйца не того цвета, не тот пакет с соком и не то количество хлопьев. Каждым купоном можно было воспользоваться только с соблюдением всех условий, и я всякий раз задерживала дыхание, когда кассир их пробивал. Я обязательно что-нибудь путала и задерживала очередь. Очевидно, это происходило не только со мной, потому что кассиры начали заметно раздражаться, увидев на ленте эти большие яркие бумажки. Однажды, когда я слишком долго спорила с кассиром, пожилая пара, стоявшая за мной, начала громко возмущаться и качать головами.
Социальный работник в офисе, где я получала купоны, специально готовил меня к таким ситуациям. С недавних пор по программе продавалось не цельное органическое молоко, а неорганическое длительного хранения, отчего из нашего рациона исчезал важный продукт, который я за свои средства никак не могла возместить. По мере возможности я давала Мие только цельное органическое молоко. Неорганическое двухпроцентное, на мой взгляд, это просто белого цвета жидкость с сахаром, солью, антибиотиками и гормонами. Купоны были моим единственным шансом кормить дочь органическими продуктами (помимо готовых обедов из макарон с сыром).
Когда я возмутилась невозможностью и дальше покупать за купоны органическое молоко, социальный работник кивнула мне и вздохнула.
– Мы больше не получаем на него финансирования, – сказала она.
В каком-то смысле я это понимала – двухлитровый пакет органического молока стоил почти четыре доллара.
– Увеличился процент детей, страдающих ожирением, – добавила она, – а программа нацелена на то, чтобы обеспечивать людям здоровое питание.
– А они понимают, что в обезжиренном молоке полно сахара? – поинтересовалась я, спуская Мию с колен, чтобы она поиграла с конструктором в углу.
– Зато вам добавят десять долларов на продукты! – радостно воскликнула моя собеседница, игнорируя это замечание. – Сможете купить, что захотите, за исключением картофеля.
– Почему не картофель?
Я сразу подумала о крокетах из картофельного пюре, которыми слегка разбавляла свой рацион.
– Люди его обычно жарят с большим количеством масла, – сказала она, немного растерявшись. – Зато можно покупать батат!
Она объяснила, что мне нужно покупать продуктов ровно на десять долларов или менее, и ни в коем случае не превышать эту сумму, иначе чек не сработает. Я не получу сдачу, если выберу что-то по меньшей цене. Реальной стоимости в деньгах у купона не было.
В тот день в магазине, зная, что до конца месяца еще могу покупать органическое молоко, я постаралась воспользоваться купонами по максимуму.
– Ваше молоко по купонам не продается, – повторила кассирша. – Не пробивается.
Она повернулась к упаковщику, складывавшему наши покупки в пакет, и тяжело вздохнула. Я знала, что сейчас она отправит его в молочный отдел, за «правильным» молоком. Так мне уже неоднократно обменивали упаковки куриных яиц.
Чеки мои еще действовали, но магазин уже обновил информацию в компьютере. В обычной ситуации я бы струсила, взяла неорганическое молоко и ушла, тем более под давлением пожилой пары, недовольно качавшей головами. Но тут я, глянув на них, заметила, что муж стоит, скрестив на груди руки, и нарочито разглядывает мои протертые брюки с дырками на коленях. Дыры были и на туфлях. Мужчина демонстративно вздохнул.
Я потребовала позвать менеджера. Кассирша вздернула брови, пожала плечами и подняла руки вверх, словно я наставила на нее пистолет и скомандовала отдать деньги из кассы.
– Пожалуйста, – холодно и невозмутимо ответила она с видом образцовой служащей, столкнувшейся с распоясавшимся клиентом. – Я немедленно его приглашу.
