Мой коричневый «Субару» блестел от воды. Внезапно облака расступились, и на корпус машины попал лучик солнечного света. Никогда еще мне так сильно не хотелось бросить работу. Мне казалось, что этот унитаз – прямое оскорбление в мой адрес как со стороны человека, оставившего его в таком состоянии, так и со стороны компании, которая так мало мне платит. Я смотрела на «Субару», представляя себе, как уезжаю прочь.
Но у меня не было выбора. Мы с Тревисом едва перебрасывались парой слов. Он сердился, что по выходным, когда Мию забирал отец, я предпочитала поспать подольше, вместо того чтобы подняться с ним вместе в семь утра и идти чистить конюшни. Мне стало все равно – и он это знал. В этом взаимном недовольстве мы варились уже несколько месяцев. Я не могла себе позволить снимать отдельное жилье. Так что мне предстояло подняться и идти мыть тот туалет. Бросить работу означало на долгое время остаться без средств к существованию. Детское пособие, которое я получала, едва покрывало расходы на бензин. Все 275 долларов в месяц уходили на разъезды – чтобы Мия могла встречаться с отцом. Лишившись работы, я стала бы полностью зависима от Тревиса. И совсем лишилась бы уважения к себе.
Я сжала руки в кулаки. Встала. Стиснув зубы, вошла обратно в дом. Это не может быть моей судьбой! Не может быть моим предназначением. Я всем докажу, что способна на большее.
Тот трейлер потом снился мне в кошмарах. В них я возвращалась домой и мой телефон, включившись, вибрировал от пропущенных звонков и сообщений. Или кто-то звонил с незнакомого номера. Я отвечала, и женщина на другом конце линии начинала тараторить с такой скоростью, что я ничего не могла разобрать, только слышала слово «больница». И тут передо мной проносились картины: Мия лежит на больничной кровати и ее кудрявые темные волосы перепачканы кровью, – а та женщина спрашивала, где я была и почему не оставила других номеров для экстренной связи. У нее есть только я! – отвечала я во сне. – Только я!
Трейлер, между прочим, еще раз напомнил мне о себе. После двенадцати часов, что я отмывала его, Лонни как-то, спустя пару дней, позвонила и сообщила, без своей обычной радостной деловитости, что клиент недоволен уборкой. Осталась пыль на лампах, на жалюзи, пятна на зеркалах – в этом роде.
– Ты должна еще раз туда поехать и все доделать, – мягко сказала она. – И, по твоему контракту, – Лонни сделала паузу, набирая в легкие воздух, – за это мы не платим.
Сердце у меня заколотилось так, будто собиралось вот-вот выскочить из груди.
– Я не поеду. Ни за что, – ответила я, едва выдавливая слова.
До трейлера надо было добираться сорок минут в одну сторону, а это означало деньги за бензин, которые мне не компенсируют. Отказывая Лонни, я рисковала своей работой, но возвращение в тот дом означало неминуемый нервный срыв.
– Я просто не могу туда вернуться. После того туалета мне хотелось уйти из агентства.
Лонни вздохнула. Она знала, как отчаянно я нуждаюсь в работе, и понимала, что мне действительно нечем заплатить за бензин.
– Я что-нибудь придумаю, – сказала она и повесила трубку.
Я так и не узнала, кого она отправила вместо меня – и отправила ли. Может, туда поехала Шейла, хотя, скорее всего, работу пришлось заканчивать Пэм. Но если и так, она никогда мне об этом не говорила.
Дом Генри
Мы с Лонни стояли на просторном крыльце, готовясь знакомиться с новым домом. Мы уже постучали в красную деревянную дверь и дожидались с минуту, слушая звонкий лай и чье-то шиканье в попытках успокоить собак. Мужчина, распахнувший дверь, предстал перед нами в домашнем халате, белой сорочке, темно-синих пижамных штанах и тапочках.
– А вот и вы! – жизнерадостно воскликнул он.
Собаки, две крупные австралийские овчарки, замахали лохматыми хвостами, подпрыгивая от возбуждения.
– Генри, – сказала Лонни, – хочу вас познакомить с нашей лучшей сотрудницей, Стефани.
– Прошу, заходите, – сказал он, забирая у меня часть поклажи.
Лонни улыбнулась и поблагодарила его. Генри захлопнул входную дверь. Он поставил на пол мешок с белыми тряпками, сложенными вчетверо, и объявил:
– Давайте-ка я вам покажу, как тут нужно убирать.
Он обратился в агентство с требованием заменить уборщицу. Лонни с ним поговорила и убедила, что я непременно справлюсь. Меня проинструктировали, сообщив, что дом нужно убирать, строго следуя его требованиям. В том порядке, в каком ему нужно. Никогда не опаздывать. Никогда не задерживаться. Всегда, всегда стараться изо всех сил. Уборка требовалась каждую вторую пятницу и должна была занимать четыре часа.
– Готовься попотеть, – сказала мне Лонни.
Уже заочно я начала побаиваться Генри. Когда, предупрежденная Лонни о его разборчивости, я с ним, наконец, встретилась, то невольно ощутила страх. Он был почти на полметра выше меня. Очень самоуверенный, с прямой спиной и выпяченным вперед большим животом.
Мы начали с гостиной, которую Генри и его жена использовали как кабинет. У обоих были большие рабочие столы из полированного красного дерева. Стол Генри стоял прямо у окна, где обычно предпочитают размещать удобные диваны. Стеллажи на стенах заполняли романы-вестерны, книги о путешествиях и руководства по компьютерному программированию. На его столе в форме буквы «Г» красовались два монитора. Супруги переехали в наши края после того, как Генри вышел на пенсию – он работал каким-то техническим специалистом на Гавайях. Весь его стол занимали стопки счетов, фотокамеры и толстые учебники. Стол жены был меньше по размеру и гораздо аккуратней – со сканером, ламинатором, стопкой газетных вырезок с рецептами и инструкциями по скрапбукингу, фотографиями их собак и кошек.
Генри находился дома во время уборки, и я должна была работать в определенной последовательности, чтобы не нарушать его график. Сначала убирать в кабинете и столовой, пока он ел завтрак и смотрел новости. К моменту, когда начиналась Справедливая цена, мне следовало перейти в другой конец дома, а по дороге навести порядок в гостевом санузле и прачечной, прежде чем браться за хозяйскую ванную.
В гостевом туалете следовало сложить четыре коврика и вынести их за дверь, чтобы после пропылесосить. Первым делом требовалось помыть унитаз, располагавшийся напротив большого стоячего душа с полом из речной гальки. Генри говорил, что ее он любит чистить сам. Аккуратно развесив полотенца, я должна была протереть угловую ванну-джакузи, которой, как мне показалось, супруги никогда не пользовались. Они принимали горячие ванны на террасе, как объяснил мне Генри, указав на купальники, сохшие на двери. После джакузи следовало перейти к зеркалу, такому большому, что мне, чтобы дотянуться до верха, приходилось вставать коленями на тумбу, а также смахнуть пыль со светильников, вымыть две раковины и столешницу под ними. Возле раковины жены стояли прозрачные пластиковые органайзеры с отделениями и ящичками разной формы, где хранились кисти и другие приспособления для макияжа, в которых я не разбиралась. Рядом с раковиной Генри лежали несколько коробочек для таблеток – с днями недели, написанными на крышке. У него было множество зубных щеток, и повсюду виднелись брызги зубной пасты.
