Мы продолжили обход небольшой кухоньки. Пэм обратила внимание на толстый коричнево-оранжевый слой жира внутри колпака вытяжки. Подняв головы, чтобы заглянуть в него, мы обе застыли с открытыми ртами. Весь потолок был забрызган чем-то красным, вроде соуса чили. К переключателям плиты намертво прилипли коричневые комки какой-то пищи. Каждый квадратный сантиметр этой кухни, даже внутри ящиков, надо было отмывать щеткой и оттирать тряпками.
Стоя над раковиной, я видела в окно угол дома, где жил когда-то Босоногий Грабитель. Мне казалось, что его голова вот-вот вынырнет из высокой травы. Я волновалась за свою драгоценную «Субару», машину, от которой полностью зависела, поскольку с ее помощью добиралась до работы. Я уже представляла, как он, грозя пистолетом, отнимает у меня ключи и уезжает.
Чтобы отмыть потолок, мне пришлось забраться на кухонный напольный шкаф. Пэм пришла проверить, как у меня идут дела. Потом попросила дать знать, когда я закончу – она покажет, что осталось сделать в главной ванной. Она продолжала убирать гостевую. Я слышала, как она кашляет от паров отбеливателя, хоть и работает в защитной одноразовой маске. Эти маски не особенно защищали от испарений. Пэм ее надела, чтобы показать нам пример и напомнить делать то же самое. Если какая-нибудь из уборщиц заявляла, что пострадала на работе, у нее первым делом спрашивали, пользовалась ли она защитными средствами, предоставленными компанией.
Зайдя в кухню, Пэм увидела, что я опустила руки и остановилась передохнуть. Я простояла на шкафчике почти полчаса, отмывая грязные пятна с потолка. И просто валилась с ног.
Она велела идти за ней, и мы прошли в другую половину дома, где я до этого не была. В главной спальне еще сохранилась мебель; шкаф пока освободили только наполовину. Толстый синтетический плед с волчьей мордой был накинут на большой водяной матрас. Я невольно сморщилась, представляя себе, как этот мужлан – чью кухню я вот уже два часа не могла отскрести от засохшей пищи – развлекался тут со своими подружками. Я и представить не могла, какая женщина в здравом уме согласилась бы присоединиться к нему на этом замызганном покрывале.
Фантазии, которые я строила насчет своих клиентов, помогали мне справляться с собственными страхами, усталостью и одиночеством. Воображаемые жители этих домов двигались вокруг меня. Я видела, как они садятся в постели, просыпаясь на работу, как моются мочалкой в душе – той самой, что валялась на полу, и которую я брезговала поднимать, даже в перчатках. Они оставляли следы – свои и своих действий. Я представляла, как они стоят у окна на кухне и пьют утренний кофе, пока вытирала круги, оставленные их чашками на подоконниках.
Когда мне было шестнадцать, я подрабатывала в зоомагазине – чистила клетки крыс, мышей, хомяков, ежиков, хорьков и попугаев. Владелица говорила со мной тоном, полным пассивной агрессии, от которого меня бросало в дрожь. Однажды утром я явилась на работу, заранее раздраженная тем, какие мне предстояло выполнять обязанности, зная, что просто не вынесу еще одного дня копания в птичьих клетках, пока их обитатели яростно бьют крыльями, отчего я только сильней пугаюсь.
– От этой работы у меня один стресс, – сказала я, входя в офис хозяйки. – Я думаю увольняться.
– Ну, – саркастически ответила она из-за рабочего стола, стоявшего рядом с клетками, где сидели крупные грызуны, – можешь идти на все четыре стороны, раз стрессы тебе не по нутру.
Я несколько недель ждала, пока получу расчет – чеком по почте. С тех пор я ни разу сама не уходила с работы, но при виде главной ванной в том трейлере именно об этом подумала первым делом.
На второй день я вернулась в трейлер одна. Припарковалась на подъездной дорожке, заперла двери машины и сама заперлась в доме. Я старалась не смотреть в окна, боясь увидеть, как Босоногий Грабитель пройдет мимо. В то утро я отвела Мию в ясли, дав ей предварительно тайленол – у дочки была небольшая температура. Если ей станет хуже, со мной не смогут связаться. Никак. Тревога от того, что я совсем одна, запертая в трейлере, без телефона, начала подступать к горлу; я никак не могла избавиться от нее. К ней присоединялся стресс от того, что я словно оказалась в черной дыре – как мать, я всегда старалась хотя бы быть на связи на случай, если что-то вдруг произойдет.
В первый день мы успели практически все, но мне надо было еще раз пройтись по комнатам, где убирала Шейла. Полки из холодильника до сих пор отмокали в раковине. Линолеум на кухонном полу с протертыми коричневыми дорожками между раковиной, плитой и холодильником, в форме треугольника, тоже следовало отскрести. Но большую часть дня мне предстояло заниматься главной ванной.
В первый день Пэм посоветовала мне чередовать: отмыв часть ванной, переходить в другое помещение, а потом возвращаться и продолжать. Мой метод слева направо и сверху вниз не годился для того кошмара, который открылся моим глазам. Черная плесень покрывала большую часть потолка и стен стоячего душа. Я потратила две бутылки средства против плесени, поливая ею стенки и оттирая их щеткой, в очках и защитной маске, чтобы не дышать ядовитыми парами.
Углы и щели покрывал густой мыльный налет. Чистящий раствор потоками стекал к моим ногам – черно-коричневые реки плесени и грязи. Я оттерла один участок и тут же об этом пожалела, поняв, что точно так же мучительно мне придется отмывать и все остальное, каждый сантиметр. Я стащила с лица маску и спрятала нос за ворот футболки, периодически мне приходилось выходить в темную спальню, чтобы немного отдышаться.
Опустившись на колени перед унитазом и увидев, в каком он состоянии, я подскочила и бросилась прочь из дома. С меня хватит! Я села на крыльцо и просидела неподвижно, под мелким дождем, не меньше четверти часа. Я почти жалела, что у меня нет сигарет, или хотя бы сытного ланча, или, на худой конец, чего-нибудь попить кроме воды. Кофе и сандвич с арахисовым маслом, привезенные с утра, я давно уже съела.
Там, на этом крыльце, я пережила целый ураган эмоций. В первую очередь злость – за то, что мне платят по минимальному тарифу, заставляя отмывать дерьмо из унитазов. Даже тройной оплаты было мало за то, что мне приходилось делать. На полу в главной ванной трейлера, вокруг унитаза, застыли лужи давнишней мочи. Внутренняя сторона сиденья, ободок и верхний край унитаза были покрыты коричневыми брызгами – то есть дерьмом – и оранжево-желтыми следами рвоты. Я работала в прочных резиновых перчатках, вооружившись «Кометом». Но хозяин этой ванной повесил на унитаз голубые мыльные шарики в контейнерах, чтобы создать видимость чистоты, и от них внутри унитаза, где стекала из бачка вода, остались темно-синие полосы. Мне предстояло, склонившись над чашей, тереть эти полосы пемзой снова и снова, пока они не пропадут.
– За такие деньги я не стану этого делать, – пробормотала я. Потом выкрикнула то же самое, обернувшись к лесу. Я сидела одна на крыльце, под дождем, стекавшим на меня с крыши. Злость в собственном голосе поразила меня. К тому времени во мне выработался некий стоицизм – во многом в результате нападок со стороны Джейми, которые начинались без предупреждения и приводили к тому, что я оказывалась на четвереньках на полу, едва дыша, словно какой-то великан сжал меня своими гигантскими руками. Тысячу раз земля уходила у меня из-под ног, но я продолжала идти, зная, что малейший срыв может вернуть нас туда, откуда мы начинали – в приют для бездомных. Мне надо было собраться. Несмотря ни на что, несмотря на неопределенность, на которую я никак не могла повлиять, мне следовало сохранять спокойствие. Непоколебимое. Я пойду и сделаю эту работу, раз ее надо сделать. «Не смей расклеиваться», – повторяла я себе. Это стало моей мантрой, которую я прокручивала у себя в голове, а иногда произносила вслух.
