В том доме Анджела бойко болтала с клиентами, пожилыми супругами, одетыми в отутюженную военную форму, пока я отмывала ванные и кухню. Мне казалось, что она вообще ничего не делает, пока я не услышала, как включился пылесос. Через некоторое время, закончив с главной ванной, я вышла к ней.
– Ты уже все? – спросила Анджела, выключая пылесос и улыбаясь.
После того, как Дженни поставила меня в пару с Анджелой, другая девушка, подождав, пока та уйдет, шепотом посоветовала мне присматривать за напарницей, когда мы убираем.
– Она крадет губки и бумажные полотенца из домов клиентов, – шептала она. Официально губки и полотенца мы должны были покупать за собственный счет. Иногда, закончив в каком-нибудь доме, Анджела прихватывала с кухни распечатанные пакеты с чипсами или солеными крекерами. Помню, как она, усевшись в машину, запустила в такой пакет руку, хотя до уборки у нее с собой его точно не было.
– Хочешь? – спросила она, протягивая мне пакет. Анджела настолько явственно игнорировала мой неодобрительный взгляд, что мне хотелось закричать.
– Нет, – ответила я, дожидаясь, пока две другие уборщицы, с которыми мы работали в тот день, выедут с парковки передо мной. Трейси, сидевшая за рулем, у которой темные волосы отросли на добрых пару сантиметров и просматривались седые корни, решила остановиться и выкурить сигаретку.
– Эй, а мне можно закурить? – спросила Анджела, уже в третий или четвертый раз, как Мия, когда знала, что я устала и могу сдаться.
– Нет, – тупо ответила я.
– Тогда пойду спрошу, может, Трейси меня подвезет, – сказала она, вылезая из машины, чтобы пересесть.
Я никогда не обсуждала поведение Анджелы с Дженни. Я предпочитала склонить голову и не жаловаться, радуясь тому, что у меня есть работа. Но мне требовалось больше рабочих часов. Дженни очень заботливо относилась к своим сотрудницам, и у меня возникло впечатление, что Анджела работает на нее уже долгое время, возможно, дольше нас всех. Я гадала, какая за этим может стоять история, почему Анджела оказалась в таком положении. Собственно, я думала обо всех моих нынешних коллегах. Что заставило их взяться за эту работу – мыть туалеты за копеечную плату.
– Она была одной из моих лучших девушек, – как-то раз сказала мне Дженни, когда мы с ней, вопреки обыкновению, оказались в машине только вдвоем и ехали к следующему клиенту. Голос ее смягчился. – Анджела пережила трудные времена. Я очень ей сочувствую.
– Ну да, – откликнулась я. – Я понимаю.
Но на самом деле я совсем не понимала. В домах, где мы с Анджелой убирали вместе, она копалась в хозяйских вещах, листала журналы, заглядывала в ящики, пока я все драила с удвоенной скоростью. Очень скоро у меня начала трескаться кожа на пальцах. Я кашляла от нашатыря, отбеливателя и того противного мелкого порошка, которым мы посыпали ковер, прежде чем пылесосить.
Зимний холод и влажность плохо сказывались на моих легких. Через несколько недель после того, как я приступила к работе, у меня начался ужасный бронхит; я, как могла, старалась лечиться сиропом от кашля и таблетками от простуды, но болезнь только усиливалась. Однажды утром, когда мы с Анджелой подъехали по гравийной дорожке к темно-синему особнячку, стоявшему среди деревьев, у меня начался сильнейший приступ кашля. Он длился и длился, и я никак не могла продышаться.
– Ого, – сказала Анджела, впервые взглянув на меня с некоторой заинтересованностью.
– Ты что, тоже болеешь?
Я попыталась сделать вдох, но ощущение было такое, словно я дышу сквозь влажную тряпку. Я посмотрела на нее, усталая и совсем больная.
– Наверное, лучше звякнуть Дженни, – сказала Анджела. – Там, в доме, старики. Вряд ли стоит сегодня у них убирать.
Анджела взяла свой телефон и начала набирать номер Дженни.
Она отвернулась от меня и отошла на пару шагов в сторонку. Прежде чем я успела ее остановить, Дженни подняла трубку. Я замахала руками и замотала головой, шепча: «Нет», – но она уже говорила.
– Стефани сильно больна, – сказала Анджела нарочито хрипловатым, сиплым голосом, словно ребенок, который не хочет идти в школу.
– И я, кажется, тоже подцепила от нее простуду.
Она прижала телефон к уху плечом, а сама вытащила из кармана пачку сигарет. Увидела, что пачка пуста, нахмурилась и бросила ее в коробку с моющими средствами.
Мне не хотелось пропускать день работы или отказываться от нее из-за болезни, ведь меня только что наняли. Работа была мне нужна, и я боялась, что Дженни сочтет меня лентяйкой. Анджела проигнорировала мои сигналы, но я все равно вылезла из машины и начала выгружать свой инструмент.
– Да-да, в четверг вечером хорошо, – сказала Анджела в трубку, глядя на меня с широкой улыбкой и поднимая вверх два больших пальца. Она явно радовалась, что вторая половина дня у нее свободна.
– Отлично, – произнесла она в телефон, все еще улыбаясь и уже забыв, что до этого делала вид, что простужена.
– Хорошо, там и поговорим.
– Я же сказала тебе так не делать, – возмутилась я, когда она присоединилась ко мне у багажника машины. У меня начинала болеть голова. Придется объясняться с Тревисом – он наверняка рассердится, когда я вернусь раньше времени домой. Но больше всего меня тревожила недостача в моей зарплате.
– Я не могу упускать работу. Ты это понимаешь?
– Ладно-ладно, подруга, – ответила Анджела, загружая полупустую коробку назад в багажник. – Завтра поработаем побольше.
Остаток пути к ее дому мы ехали молча, и я включила радио, чтобы не чувствовать неловкость. Анджела покачивала головой в такт музыке и притопывала ногами. Я не могла поверить, что упущенная оплата нисколько ее не волновала. Мне очень хотелось ее спросить про детей и жизненные обстоятельства, чтобы представлять себе, чем она живет, поскольку я шла той же дорогой: мать-одиночка, бездомная и без денег. Отчасти именно поэтому я и оказалась на ферме Тревиса, хотя никогда бы этого не признала. Дом Анджелы, находившийся, как выяснилось, совсем близко от нашего, был предназначен к сносу, но она, хоть и получила повестку о выселении, выезжать не собиралась. Там не работали ни водопровод, ни электричество.
Однако мое сострадание, равно как и любопытство, улетучилось из-за того, что я лишилась двадцати долларов по ее вине. Остановившись перед домом, я продолжала смотреть вперед, стараясь не обращать внимания на прилепленные к двери уведомления о сносе.
Перед тем как выйти, она спросила:
– Не одолжишь деньжат на пачку сигарет?
– Это моя часовая оплата, – сказала я, поморщившись, поскольку знала, что она примется меня уговаривать.
Но вместо этого Анджела кивнула, вероятно, поняв, насколько я расстроена. А может, она даже сообразила, что у меня нет этих денег.
Я подождала, пока она заберет из багажника свою коробку с моющими средствами, стараясь по-прежнему не смотреть на ее жилище. Я не хотела ее смущать, памятуя о том, как сама жила в приюте для бездомных всего год назад. Некоторые другие уборщицы поговаривали, что примерно в тот период у нее отобрали опеку над детьми. Я не была уверена, но они действительно не показывались, когда я подвозила ее.
