– Залезай!
И Ефимыч неловко, споткнувшись о металлическую «лапку» залез. В салоне пахло хвойным лесом.
– Дверцу захлопни как следует, – сказал Прохоров. Ефимыч покорно захлопнул. В этот момент у него завибрировал сотовый, спрятанный в кожаный чехол и убранный во внутренний карман пиджака.
– Не отвечай, – сказал Прохоров. – Не отвечай. Я сам. Должен. Рассказать.
Обычно спокойный и тихий Прохоров внезапно несколько раз подряд запнулся – и это насторожило.
Ефимыч посмотрел на гладко выбритый мощный затылок водителя. Тот не шевелился. А Прохоров, наоборот, внезапно обернулся полубоком и едва не перелез с переднего сиденья на заднее. Ефимыч даже немного подвинулся в сторону, освобождая место.
Прохоров был маленьким, худым, с вытянутым лицом и острым подбородком. Больше всего он напоминал актера Савелия Крамарова из фильма «Джентльмены удачи», только разговаривал хриплым басом. Жизненный закон: «Украл – выпил – в тюрьму» был Прохорову не по нраву. Во-первых, Прохоров не пил, во-вторых, предпочитал не воровать, а заставлять это делать других людей. Когда-то давно Прохоров выучился на юриста, потом в девяностые переквалифицировался в экономиста, а затем как-то незаметно для всех сделался главным криминальным авторитетом в поселке. Поговаривали, что свои люди были у Прохорова даже в области. Без них он бы так долго не продержался.
В последнее время, правда, дела шли так себе. За две недели Ефимыч принял двух «глухарей», которых опознали, как питерских. Михаил Федорович – хороший мужик, хоть и полицейский – лично заглядывал в морг и, стирая платком пот с бычьей шеи, попросил оформить тела под несчастный случай. Мол, с нас не убудет. Ефимыч давно знал, что от этого самого «не убудет» отказаться попросту нельзя, поэтому вывел для себя незамысловатую формулу счастья – что нельзя победить, с тем лучше смириться. Тем более, что за правильное «оформление» платили исправно и помногу.
– Что случилось? – пробормотал Ефимыч, когда телефон замолчал.
Прохоров выглядел сконфуженно. Прядь седых волос, обычно аккуратно зализанная влево, сейчас хаотично прилипла к мокрому лбу. Глазки бегали.
– Ты же знаешь, время сейчас тяжелое, – сказал Прохоров. – Кризис, все такое. Приток денег сократился на треть. Это я тебе, как бизнесмен говорю. Трудно, очень трудно сосредоточиться на расширении бизнеса. Все время приходится отлавливать левые делишки, всякую мелюзгу, шелуху эту…
– Ага.
– Понимаешь, какое дело, – Прохоров запнулся вновь. – Понимаешь, Ефимыч, рынок не стабильный сейчас. Каждая крошка со стола – это все равно, как последний кусок. Не успел съесть, значит, умер с голоду. Вот такая крошка – это «Эврика» Цуридзе была. Понимаешь? Он же неплохие деньги собирал со своими аппаратами. Реально на жизнь хватало.
У Ефимыча вновь завибрировал телефон. Ефимыч потянулся было за ним, но застыл, пытливо вглядываясь в лицо Прохорова. О, эти бегающие глазки, эти капельки пота, скатывающиеся по виску.
– Что случилось? – вновь повторил Ефимыч, хотя вдруг четко осознал, что знает ответ.
– Наехали мы сейчас на этого Цуридзе… – отозвался Прохоров. – Понимаешь, Ефимыч, ты мне как брат… я с тобой не первый год работаю, я тебе доверяю. Через тебя столько моих прошло, столько хорошего ты мне сделал… Я тебе обещаю, что этого подонка, который Костю замочил, я лично за ноги и в озеро на самое дно. Честное слово. Сегодня же, до темноты.
– Костю… – эхом отозвался Ефимыч.
– Послушай! Это случайность! Я тебе свое честное слово даю, что случайность. Он выскочил – мой урка в него пальнул пару раз. Я подбежал, лично я сам, схватил его за голову и об асфальт. Ору, мол, какого хера ты палишь, это же Костик, Ефимыча зять! А уже поздно… понимаешь? Поздно!
Ефимычу внезапно стало трудно дышать. Он потянулся к верхним пуговицам рубашки. В этот момент снова завибрировал телефон – и рука скользнула под пиджак, выудила надрывающийся сотовый.
Прохоров замолчал. Смотрел, выпучив глаза, и только губы тихо шевелились, выплевывая какие-то совсем незначимые слова оправдания.
– Извини… Это гада сегодня же… Пуля, бля, дура… Надо бы прикрыть… Я к тебе, как к брату, как к отцу родному…
И Ефимыч вспомнил, что знает Прохорова еще со школы. Был он в то время не седым, а темным и кучерявым, с острыми скулами и большими голубыми глазами. Все лето бегал с Любой и еще несколькими друзьями по сопкам. Играл на гитаре. Кажется, пару раз приходил в гости и слушал вместе с Любой пластинки, сказки какие-то… Обычный был парень, не лучше и не хуже других.
Ефимыч нажал кнопку соединения, приложил трубку к уху.
Прохоров исчез в серой пелене, опустившейся на глаза.
И только звонкий, с надрывом, крик дочери:
– Папа! Костика убили! Убили!..
4
– Послушай! – говорил Прохоров, взяв ладонь Ефимыча в свои руки. Смотрел выразительно, честно, не отводил взгляда. – Так нельзя. Ты же понимаешь, что одно дело – убийство, и другое – несчастный случай. Меня и так за жопу берут со всех сторон. Я тебе серьезно, без всяких там выкидонов, говорю, что уже к вечеру этого мудака зарою, вместе с его пистолетом и косоглазием. Я для тебя, Ефимыч, что угодно сделаю. Ты же понимаешь. Я землю грызть буду, если кто… если что!
Ефимыч кивал, слушал вполуха. Автомобиль тяжело ехал по ухабистой, неровной дороге. В пакете тряслись и стучали друг о дружку грецкие орехи.
– Пойми! Я же не хочу плохого! – говорил Прохоров. – Все эти разборки, наезды, как в девяностые, ей богу, никому не нужны. Это штучное явление, вымирающее. Как динозавры! Костя твой попал под горячую руку… несчастный случай! Совсем несчастный!.. Вот, что хочешь для тебя сделаю, Ефимыч! Хочешь, я тебе глаза этого мудака на тарелочке принесу? Хочешь, мы его в землю зароем по самую шею, пусть вот так побудет в лесу, как в «Белом солнце пустыни»! А?
Ефимыч кивал.
Прохоров перешел на шепот.
– Нужно сделать так, чтобы никто, понимаешь? Иначе с меня три шкуры… Не жить мне, если что. Менты с области второй месяц репу чешут на мой счет. Дорого все это… тяжело держаться на плаву… Ты всей ситуации не знаешь, да и не надо тебе этого… Просто попробуй сделать так, чтобы… ну, понимаешь, о чем я, да?
– Да, – сказал Ефимыч. – Только меня не пустят. Родственник. Из области пришлют эксперта.
– Это мы устроим. Пустят. Я вот сейчас позвоню… Не сложно…
– Мне здесь останови, пожалуйста.
Автомобиль затормозил. Ефимыч открыл дверцу и, не оборачиваясь и не думая даже о прощании или рукопожатии, вывалился на улицу. Ноги сделались ватными, не держали. В висках стучало. На улице было нестерпимо душно, вязко, неудобно.
А ведь дождь действительно пойдет, – подумал Ефимыч, глядя на хмурое небо.
За его спиной хлопнула дверца, автомобиль Прохорова поехал дальше. Ефимыч все стоял, держа в руке пакет с грецкими орехами. Размышлял. Потом медленно, осторожно пошел к дому Любы.
