Я прошла два квартала, мимо часовни, обогнула группу верующих, собравшихся у дверей Церкви Заката, и оказалась на площади Изогнутых Линий. Здесь всегда горели фонари, потому, что длинные треугольные и многоуровневые крыши закрывали солнце. Двери всевозможных заведений, выстроившихся по кругу и подпирающих друг дружку, не закрывались круглыми сутками.
Встроенный в надбровную кость навигатор показывал две точки гаджет-салонов, открытых в шаговой доступности. Я быстро нашла их вывески среди прочих и направилась к тому, который ближе. Откинула в сторону плотную занавеску, зашла внутрь.
Бородатый сторож вынырнул из полумрака, молчаливо дотронулся открытой ладонью правой руки до моего плеча, застыл на мгновение, а потом позволительно кивнул и отстранился. Я ощутила легкое покалывание после его прикосновения.
Сразу за сторожем мрак расступился, обнажив изгибы и низкие потолки крохотной каморки. Окон не было. Три стены занимали полки, забитые гаджетами. Все здесь подмигивало, блестело, жужжало, двигалось. У деревянной кушетки сидел молодой плечистый мужчина с острым подбородком и искусственными глазами. Он вкручивал себе в бедро «следопыта». Такой гаджет легально могли себе позволить только жители шестого «плюс» миров. В наших кварталах столько легально не зарабатывают.
Увидев меня, мужчина кивком указал на табурет и продолжил затягивать болт. Суставы его скрипели. Сквозь капли пота на лбу проглядывалась вживленная пластина дополнительной памяти. Мужчину звали Хароном, хотя это было не настоящее имя. В кривых мирах никому нет дела, как тебя называли при рождении. Важно – кем ты стал после того, как активировал первый гаджет.
– Ты по делу, или так зашла? – спросил Харон, не поднимая головы.
– По делу. У меня… вот. – Я показала гаджет.
Харон взглянул мельком и улыбнулся.
– На какой помойке нашла? Хотя, такое уже даже не выкидывают. Просто утилизируют.
– Это подарок, – обиделась я, – От брата. Хочу вживить.
– А центы есть?
– Сколько стоит операция?
Харон с силой ввинтил болт до основания и провел по блестящей шляпке пальцами. Поврежденная плоть дрожала от прикосновения.
– Сорок центов, моя дорогая.
– Двадцать пять.
– Тридцать восемь.
– Двадцать семь. – Я умела торговаться, как и любой, рожденный в кривом мире.
Харон приподнял бровь:
– Сойдемся на тридцати? – отложил инструменты и пошевелил ногой. «Следопыт» активировался, шаря по помещению единственным немигающим глазом.
– Идет, – согласилась я. – Плюс наркоз.
– Тогда, добро пожаловать на кушетку.
Мне приходилось бывать в гаджетах-салонах раньше. В моем теле уже двадцать четыре имплантанта. Очистители воздуха, источники внешней информации, фильтры, информаторы, программы для развлечения и обучения, те, что помогают ориентироваться в пространстве, защищаться, выглядеть лучше или, при необходимости, быть незаметной. У нормального обитателя кривого мира к двадцати годам накапливается три сотни полновесных гаджетов… а все равно, каждый раз, когда ложусь на кушетку, вижу потолок, яркий свет, слепящий глаза, возникает чувство сожаления. Кажется, что вот сейчас вырвут еще один кусочек моей родной, настоящей, живой плоти.
Но это мимолетное сомнение. На самом деле, я просто мнительная. В отца.
Мужчина ввел в вену на шее иглу и впрыснул наркоз. Просто мнительная.
У шлагбаума первого уровня искомого мира сидел неприветливый сторож и разгадывал кроссворд. Лист в его руках светился матовым, хотя было ранее утро, и солнце прилично разогнало тени.
Увидев меня, сторож оскалился, в надежде заработать пару нелегальных центов, но улыбка сползла, когда я показала коленную чашечку.
Допуск на четыре часа с накопительной системой поведения. Отличный подарок, братишка. Спасибо!
Шлагбаум поднялся. Я пересекла границу и оказалась там, где никогда еще не была.
В искомом мире воздух казался чище. Вдоль дороги росли мелкие деревья с красными ягодками в изумрудной листве. Прохожие не походили на бродяг и убийц, гаджеты у них были чистенькие, аккуратно вживленные и наверняка лицензионные. Никто не планировал вылить мне на голову помои или бросить под ноги ворох мусора.
Я шла по тротуару, щурясь от солнца, и вежливо кивала всем, кто шел навстречу. Потом дотронулась пальцами до стены, ощутила прохладу и гладкость качественного материала. Как же там, наверное, тепло зимой! Не надо накидывать на себя три одеяла, когда ложишься спать. Не надо выключать внешние гаджеты, боясь, что они перемерзнут и замкнут нервную систему. Не надо теплом собственного дыхания заставлять работать будильник и таймер… Даже завидно стало на мгновение. Чтобы перебраться сюда жить, мне нужно работать не одно десятилетие, причем, не всегда честно. Да и не всем дизайнерам предоставляют постоянный вид на жительства в других мирах. Отец вон так и остался в темноте кривых кварталов…
А потом я увидела витрины. Они выплыли из-за поворота – сверкающие, приветливые, жизнерадостные. Высотой в три-четыре метра. Изогнутые волнами, так, чтобы захватить и отразить побольше света. Площадь перед витринами казалась солнечным озером, в котором каждый прохожий непременно купался, унося с собой на воротниках, подошвах, рукавах, на волосах и кончиках носа брызги солнечных лучей.
И так захотелось окунуться!
Я застыла в нерешительности. Потом спохватилась, активировала фотоскоп с подключением к школьной сети. Теперь каждый одноклассник сможет оценить фотоскопические рисунки и убедиться, что я действительно была здесь! Видела! Купалась!
Первый шаг дался с трудом. Робость и какой-то детский, непривычный страх накатили волнами. Второй шаг, третий… я вступила в зеркальный овал отраженных лучей, сощурилась, захлебнулась, закрыла лицо руками и только потом, через две или три минуты, позволила себе взглянуть одним глазком на отраженье.
Мир в зеркальной витрине был совсем другим. В тысячу раз ярче, в миллион раз интереснее. Деревья взвились к небу, облака расползлись ватой, дома сверкали и переливались. И в отраженье я – маленькая, худенькая девочка с большими глазами цвета утреннего кофе. Одета в мешковатую робу, сквозь которую подмигивают дешевые гаджеты. Костлявая, скуластая, грязненькая. Сальные волосы зачесаны назад, а уши торчат в стороны. Лопоухая, кошмар!
Подошла ближе, поднесла пальцы к лицу, провела по тонким губам, по сеточке голубых вен, бегущих по вискам и скулам. На левом виске пузырится дешевый гаджет, который уже начал ржаветь. Чудовищное, отталкивающее зрелище.
Я вспомнила, как вечерами мы с братом сидели на кроватях, друг напротив друга и просили описать, кто как выглядит. Конечно, я приукрашивала. Я говорила, что у Доула красивые тонкие брови, голубые глаза; что у него темная, загорелая кожа, которая так нравится дамочкам из иных миров. Я старательно не замечала сломанный гаджет под его левым глазом, который никогда больше не удастся извлечь, потому что он оказался крепко спаян с глазными нервами. Я не говорила о двух рожках-датчиках, торчащих из подбородка. Издалека могло показаться, что это модная бородка, но на самом деле они походили на лапки мертвого жука.
