– На-ка, держи, Белая Девочка, – прокряхтела Бридж, протягивая мятый пакет. – Все твои бумажки тут. И, это… Вот ещё. Смотри за ними в оба, – и она сунула Мирилл в руки две коробки, одну бронзовую, вроде табакерки, а другую – чёрную, деревянную, вроде шкатулки или игольницы.
– И что это?
Бриджит отступила на шаг назад и тяжело оперлась на поручень.
– Ну, в одной коробке, которая чёрная – снотворное. Вроде того. Там такие трубки, типа как курево, поджигаешь – и выдуваешь дым, на кого надо. Запашок у него слабенький, цвет прозрачный, так что за пар сойдёт. Главное, сама не надышись. Ну, там в той же коробке есть два кусочка смолы. Вот один пожуй перед тем, как раскуривать трубку. Тогда и вдохнуть немного – не беда, только не злоупотребляй.
– Спасибо, – коротко поблагодарила Мирилл. – Если подумать – в каких-то ситуациях удобнее хлороформа, шприца с транквилизатором или шокера. А во второй баночке что?
– Средство, – совсем тихо откликнулась Бриджит. – Одну горошинку растолочь и под язык всыпать. Или можно в воду подмешать. Вообще чужим его не дают… Тогда, когда ты пришла ко мне, ну, после пожара… Короче, эта штука помогает видеть неправильные вещи. Даже обычному человеку. Ты понимаешь, о чём я.
Мирилл взвесила в руке медную табакерку. Металл холодил ладонь, словно внутри был не наркотик, а сухой лёд.
– Думаешь, с тем человеком тоже сработает? – спросила она, прокрутив в голове схему действий.
– Сработает, – кивнула Бриджит деревянно и отступила ещё на полшага назад. Так, что теперь в синеватом полумраке террасы были видны только белки глаз и влажно поблёскивающие зубы. – Слушай, это… Ты вот спрашивала давно, что я тогда увидела. Ну, в ту самую ночь… ориша или лоа, как ни назови… Я видела привратника, Мирилл. Ты была не здесь и не там, а посередине, и твой… твоя… aparencia… то есть forma, forma… – забормотала Бриджит. – На той самой стороне… её нельзя видеть людям. Даже таким, как я. Вот мамка бы могла…
Она осеклась и стиснула поручень так, что дерево, кажется, хрустнуло.
– Я поняла, – спокойно ответила Мирилл. Где-то глубоко внутри бродило ещё эхо электрических разрядов и крика, и ей казалось, что сейчас она может свернуть дорогу лентой Мёбиуса. – Наверно, я это всегда знала. Спасибо, Бридж. Пока меня нет – ты здесь за старшую. Присмотри за ним, ладно?
– Это я всегда рада, – хохотнула она и махнула рукой. – Иди уже, Белая Девочка. Удачи тебе.
Взмахнув рукой в ответ, Мирилл села за руль «Жука» и повернула ключ зажигания.
На сей раз никакого тумана на перекрёстке не было. Просто все светофоры одновременно горели красным, а поперёк дороги-перешейка, соединяющего скоростную трассу и город, тянулась проволочно-жёсткая чёрная плеть с ярко-синими цветами. Солнце едва взошло, и длинная-длинная тень от автомобиля вытянулась на асфальте, как размазанное мазутное пятно.
Мирилл притормозила и оперлась на руль, глядя, как ветер треплет синие лепестки.
– Отпусти меня. Так будет лучше для всех, обещаю.
Где-то далеко замерли стрелки на больших городских часах.
– Нет, – коротко и звонко ответил он.
– Я не собираюсь уезжать навсегда. Только решу проблему – и вернусь.
– Нет.
Грудь свело на вздохе – от обиды и злости.
«Ревнивый идиот!»
– Слушай, я действительно хочу помочь. Конечно, риск есть, но я всё продумала и рассчитала. Ты и заскучать не успеешь, честно… – Мирилл выговаривала ему мягко, как ребёнку, но в каждом следующем его ответе металлической звонкости становилось больше, и она кисловатым привкусом ржавчины оседала на губах. Густая, нефтяно-чёрная тень на асфальте колыхалась, как дым на ветру. – Это совсем ненадолго.
Светофоры мигнули и погасли.
– Вы всегда так говорите, – ответил он еле слышно. – До того, как увидите остальной мир. Никто и никогда не возвращается туда, где больно… Побудь здесь, Мирилл. Ещё немного осталось.
– Почему ты так… – начала Мирилл и запнулась. Осознание накатило резко – как удар под дых, как истерический визг тормозов на перекрёстке, когда оборачиваешься – и видишь летящий на тебя автомобиль, и ноги прирастают к асфальту, а время раскалывается.
«Он действительно сдался. На самом деле».
Красное граффити, смытое с бетонной стены, там, у набережной, теперь пульсировало под веками:
«Уже всё равно».
– Нет, – зло стиснула зубы Мирилл.
– Пожалуйста.
Металлический звон превратился в скрежет – будто медный лист тянут на разрыв.
– Нет. Я должна ехать сейчас. Это единственный выход.
– Мирилл…
– Ты что, станешь удерживать меня силой? Опять? Знаешь, тогда я буду пытаться до тех пор, пока…
Ветер швырнул в лобовое стекло палью с обочины, и Мирилл зажмурилась, а когда открыла глаза, то на всех светофорах горели зелёные стрелки. Внутренне похолодев – вдруг опять передумает, идиот? – она ударила по газам и выкрутила руль, сворачивая к съезду на трассу. Плеть вьюнка хрупнула сухо под колёсами, как бумажная.
В зеркале заднего вида отразился графически-чёткий человеческий силуэт – там, на перекрёстке, кто-то стоял вполоборота, обхватив себя руками и сгорбившись. А впереди, над выездом на трассу, накренился рекламный щит; Мирилл коротко скользнула по нему взглядом – клиника доктора такого-то, острая зубная боль, протезирование, обо всех своих проблемах вы…
«…Вы забудете, как о кошмарном сне».
Мирилл сглотнула тугой комок в горле и до хруста в пальцах сжала руль.
– И не надейся, идиот.
Если карты не врали, то ехать до нужного места предстояло целый день.
* * *
Стив Барроумэн, по выражению собственной матушки, находился в дальнем родстве с рэндаллскими лисами и всегда остро чувствовал, когда надвигается его маленький личный Армагеддон. К счастью, это случалось всего пару раз за всю жизнь. Первый – ещё в детстве, когда он в последний момент из-за приступа паники отказался садиться в самолёт. Мать рассказывала, что он тогда разревелся прямо на пункте таможенного досмотра, а потом намертво вцепился руками и ногами в рамку металлоискателя, и когда взрослые пытались разомкнуть хватку – начинал орать в голос. На самолёт тогда семейство Барроумэн не допустили, но горевали родители недолго – спустя ровно четыре минуты после взлёта «Боинг» взорвался в воздухе.
Теракт.
Двести двадцать девять погибших, хотя могло быть и двести тридцать два.
Второй раз интуиция завопила, когда он после выпускного бала оказался на заднем сиденье автомобиля с первой красоткой школы, Кристин. И туфли с чулками уже валялись где-то внизу, на коврике, а блузка вспорхнула в сторону руля, когда вместо положенного возбуждения Стив вдруг ощутил смятение, а потом ясно почувствовал – надо делать ноги. Он стиснул вместо потной ладони Кристин мобильный телефон, пробормотал что-то про пропущенный звонок от отца из госпиталя и, поджав хвост, выскочил из машины. Красотка хоть и кричала что-то про трусов и импотентов, но вскоре утешилась в объятиях другого… Менее везучего, как выяснилось.
