Губы мгновенно пересохли и потрескались. Мелкая снежная пурга запорошила глаза, выдавила слезы. В передернувшейся дымке мира она различила два темных силуэта рядом.
– Не подходи слишком близко, – зазвенел мужской голос.
– Посмотри, какие когти! – другой мужской голос.
– Дай-ка я ее подцеплю, что ли…
Что-то тяжелое ударило ее по запястьям, вызвав боль. Что-то тугое стянуло руки.
– Закрутим-ка!
Ее дернуло и потащило по земле, раздирая кожу в кровь. Снег забился в волосы, в рот и нос.
– Красивая, сучка!
– Не заглядывайся. Все они красивые, но внутри гнилота. Как у червивого яблока.
– Но сиськи-то ничего, сиськи!
– Не видел раньше, что ли?
– Такие – точно нет!
Ее тащили бесконечно долго по темной пустынной улице. Мелькали фонари и свет в окнах. Она рычала, пытаясь освободиться, но в настоящем не так-то просто совладать со своим телом.
Ее приволокли в узкий проулок, больно пнули под ребра и швырнули на оледенелый пятачок асфальта. Она вскочила на корточки, отпрыгнула в сторону, вжалась в холодный кирпичный угол между двух стен.
Проулок был узок и грязен. Два дома сошлись клином, сомкнулись крышами далеко наверху, отрезая лунный свет и звездное небо. Здесь всюду намело сугробов, лежал опрокинутый мусорный контейнер из которого, как из дохлого чудовища, вывалились внутренности – вспоротые мусорные мешки. Кишками тянулись вмерзшие в землю бутылки, мандаринная кожура, колбасные обрезки, упаковки от мяса, сока, яиц. В ноздри ударил мерзкий, кисловатый запах.
В пятнах мутного фонаря у края проулка кукушка разглядела, наконец, своих похитителей. Их было двое. Один – высокий, широкоплечий мужик с густой рыжей бородой. На голове шапка-ушанка. Торчат ниточки шнурков на макушке. Хорошо видны только глаза и массивный раскрасневшийся нос. Второй – коренастый, низенький, с ногами колесом, будто всю жизнь ездил на лошадях. Глаза раскосые, северные. Оба одеты плотно, тепло, отчего неповоротливые и малоподвижные.
Высокий держал в руках ловушку. Кукушка видела их несколько раз, натыкалась в прошлые годы. Использованные ловушки валялись в таких вот проулках, будто напоминание всем остальным, будто намек: не суйтесь в город, не возвращайтесь, это больше не ваше место. Не надо здесь появляться!
Но ведь все было наоборот. Это люди пришли сюда позже. Это они должны были убираться.
– Испугалась? – ухмыльнулся бородач. – Глазки-то забегали. У, кикимора!
– Какая красивая… – повторил кривоногий.
Она поджала ноги, обхватив колени. Холод забирался в душу с каждым судорожным вздохом.
Кривоногий спросил:
– Это и есть новогодняя кукушка?
– Она самая. Редкая, сука. Хрен поймаешь. Весь год спит где-то в канализациях или в сопках, потом выползает на праздники. – Бородач махнул ловушкой. – Яйца, сука, подбрасывает.
Он видел кукушку в далеком детстве. Один раз.
Сидел за столом в своей комнате и что-то рисовал в тетрадке в клеточку. Ему нравилось рисовать. А тут еще родители купили перьевую ручку и флакон чернил. На бумаге чернила сначала были густыми и темными, но, высыхая, становились бордового цвета. Еще на них следовало осторожно дуть, чтобы быстрее высохли, иначе можно было ненароком задеть нарисованную линию и размазать ее по листу. На коже тоже оставались кляксы. Говорят, плохо отмывались.
Потом он услышал внутри головы чей-то шепот. Будто его собственные мысли отказались подчиняться и начали общаться между собой. Строчки воображаемых предложений наплывали одна на другую в бурном потоке сознания, сталкивались, слипались между собой, образовывали нечто новое.
Он поднял голову и посмотрел в окно. Почему-то показалось, что шепот угомонится, если найти глазами огни новогодней елки на площади, возле ДК «Современник». По ночам огни елки проникали сквозь занавески и растекались разноцветными огнями по стенам. Из-за этих огней он знал, что скоро наступит Новый год. А значит, родители будут дарить подарки, купят много сладостей и разрешат не спать целую ночь!
Из окна на него смотрело что-то. Воображаемый образ. Золотистые волосы. Острый подбородок. Большие голубые глаза. Белая кожа. Полные губы.
Несколько снежинок прилипли к ее ресницам и не желали таять. Рот приоткрыт.
Женщина – не женщина. Зарисовка из света и теней. Что-то воображаемое.
Он поднялся, не заметив, что опрокинул стул. Не вздрогнул от грохота. В правой руке была зажата перьевая ручка.
Золотистые волосы. Белая кожа, невероятно нежная белая кожа. Приоткрытый рот. Две линии красных, налитых кровью губ. Очень хочется к ним прикоснуться. Очень. Хочется.
Он не помнил, как преодолел путь от стола к окну. Не помнил, что было дальше (разве что ее большие голубые глаза всю дальнейшую жизнь приходили к нему во сне). А потом очнулся на полу лицом к потолку и увидел склонившегося над ним отца. Отец бил его по щекам – взмах ладони – сильный удар – из глаз слезы – боль! И бормотал:
– Ну, давай же! Давай! Скажи что-нибудь!
Отец влепил еще две или три пощечины, потом обмяк и отвалился в сторону, прислонился к спинке кровати, обхватив руками согнутые ноги.
Шторы оказались плотно занавешены. У батареи валялась перьевая ручка. С кончика ее капала темная вязкая жидкость, которая при высыхании обязательно станет похожей на кровь.
– Она тебе ничего не сделала? – спросил отец. – Ты ведь не выдохнул? Я не видел дыхания на стекле! Ты успел?
– Папа! – выдавил он сквозь слезы. – Папа, я не понимаю! Кто она такая? Что она тут делала? Мы же живем на девятом этаже! Как она добралась?
Отец тяжело вздохнул. Когда он заговорил, в голосе чувствовался страх:
– Это кукушка. Новогодняя кукушка.
Отец взял его на охоту через полтора года. Взял наблюдателем, чтобы учился. Но прежде, в тот вечер, он усадил сына на табурет в кухне, сам сел рядом и начал рассказ.
Отец рассказал про город, который построили среди болот и сопок, вдалеке от всех остальных крупных северных городов. Это был закрытый, секретный город, возле которого стоял завод атомных подводных лодок. Население города составляли инженеры, ученые, врачи и военные. Девять тысяч человек, собранных со всего Союза сразу после войны. Добровольцы, привлеченные кто пропагандой, кто заработками, кто романтическими настроениями. Таких городков по всей стране сотни, но только этот город оказался построен на проклятом месте.
– Мы разворошили какое-то осиное гнездо, – говорил отец. – Никто не знает, откуда все это здесь взялось. Будто люди пришли в лес и случайно разбили палатку на месте муравейника. В какой-то момент муравьи полезли из всех щелей… Знаешь, кто такая новогодняя кукушка? Она приходит в город за несколько дней до Нового года и заглядывает в окна квартир, выискивая одинокого ребенка. Она приманивает его к окну, чтобы он подошел совсем близко и выдохнул на стекло. Через запотевшее пятно кукушка проникает в сознание ребенка и откладывает в нем яйца. Ожидание праздника – вот питательная среда для кукушки. Любимое лакомство. А ребенок больше никогда не будет таким, как прежде. Кукушкины яйца невозможно достать, потому что их как бы нет на самом деле. Они находятся в воображении ребенка. А когда из яиц вылупляются птенцы, они начинают питаться человеческим воображением…
