Айка тоже на это надеялась.
А когда накатывало уныние и особенно хотелось плакать, она брала нелепый длиннющий разноцветный носок, наматывала на шею, как шарф, и шла заваривать кофе – чёрный, как совесть риелтора, крепкий, как хватка бультерьера.
Правда, насладиться изысканной тоской ей не позволили – уже на второй день в дверь позвонили.
Конечно, это был Михаил – в строгом пальто, с полосатым шарфом на шее и огромным бумажным пакетом в руках, из которого торчал лук-порей.
– Грипп? Ты заразилась?
Айка покачала головой и попыталась закрыть дверь. Не тут-то было – Михаил быстро подставил ногу, отпихнул створку коленкой и просочился в квартиру.
– Значит, дурь, – констатировал он. – Будем лечить.
Набор продуктов у него оказался ещё более дурацкий, причём на самом верху лежали пирожки с яблоками. Михаил таскал их по одному, сидя на тесной кухоньке, пока Айка снова запекала курицу с пореем и думала, что делать с зелёным и твёрдым ананасом.
Тикали старые часы; пахло домашней едой.
– Я тоже её вижу, – тихо признался Михаил.
От удивления Айка едва не выронила противень с ломтиками ананаса, пересыпанными сахаром и корицей, которые полагалось запечь в духовке вслед за курицей.
– Кого – её?
– Дурь, – туманно откликнулся Михаил. – Я её так называю. Только ты не права. Она не набрасывается на людей. Наоборот, она из затылка тянется, когда совсем хреново.
Это «хреново» из его уст поразило Айку даже больше, чем давешние очки, мир их праху.
– Правда? – осторожно поинтересовалась она. – Ну… и где?
Михаил безошибочно ткнул пальцем в угол между стеной и потолком, где клубилось бурое, серое, склизкое, подвижное.
– Ты ведь понимаешь, что я чувствовал, когда иск проиграл, – добавил он тихо. – И о чём думал. Вот эта гадость… и накопилась.
Айка вместе с противнем опустилась на стул. Руки дрожали, но уныние куда-то подевалось. Дрянь в углу съёжилась до размеров теннисного мяча.
– И что теперь делать?
Михаил уставился на неё в упор, не мигая, как тогда, ночью.
– Возвращайся на работу, – попросил он. – Директор тебя всё равно не отпустит, у него каждая волшебница на счету. А ты умеешь превращать гору жуткой работы в гору жуткой сделанной работы. Это очень, очень мощное колдовство. Мы пока договорились, что у тебя отпуск. На три дня. Но потом выходи, ладно?
– Ладно, – кивнула Айка покорно и прикусила кислющий ананас. Иначе слишком уж губы разъезжались в улыбке.
Михаил забрал у неё надкушенный ломтик и лизнул.
– И вот ещё что. С этой, как ты выражаешься, дрянью, – он кивнул в угол, где от дряни осталась одна едва различимая горошинка, – лучше бороться вместе. Так что переезжай ко мне. И больше никаких вечерних электричек.
– Ты серьёзно?
– Честное юридическое.
Айка всё-таки улыбнулась. Никакие недозрелые ананасы не помогли.
А дрянь в углу с тихим «пфе» лопнула, как мыльный пузырь.
7
Покой: Геката
Богиня лунного света, ночи и колдовства; природа её двойственна: с одной стороны, ночь – время покоя, с другой – именно по ночам тёмные силы обретают власть.
♂ Неуловимая-воображаемая
Она любила заглядывать в окна под Новый год.
Кукушка – так ее звали.
Несколько коротких зимних дней, облаченных в суету наступающих праздников, закутанных в морозную серость, спрятанных от остального времени ожиданием чего-то нежного, лучшего.
Она смотрела, прислоняясь лбом к холодным стеклам, как в квартирах кто-то наряжает елку, развешивает гирлянды, клеит снежинки на дверцы шкафов… в этом городе никогда ничего не меняется… переходила от одного окна к другому, подмечала знакомые лица, улыбалась, невидимая, согревалась теплом приближающегося праздника.
Город знал о кукушке. Они дружили еще с тех времен, когда на свежей стройплощадке, среди развороченных мертвых деревьев, комьев глины и грязи первые люди заложили первые камни, прочитали первую торжественную речь и начали возводить первое здание. Город был так стар, что улочки его походили на темные глубокие морщины, а дороги, словно изношенная кровеносная система, постоянно забивались дряблыми автомобилями. Где-то внутри города билось сердце, но с каждым новым годом удары его становились все реже, а сила, некогда питавшая город, мертвой шелухой рассыпалась по тротуарам.
– Здравствуй, Город, – говорила кукушка, заглядывая в очередное окно. – Мне некогда отвлекаться на тебя. Рада нашим мимолетным встречам. Но впереди еще столько дел. Быть может, чуть позже мы поговорим. Но не сейчас. Оставь мне несколько морозных дней.
Город вздыхал сгущающимися сумерками и молчал. Ему нравилось, что хотя бы на пару дней кто-то сюда возвращался. Кто-то из тех, кто покинул здешние места с приходом людей.
Город хотел, чтобы кукушка задержалась. У него были сотни историй и один большой секрет, который обязательно надо было кому-нибудь рассказать.
– Когда-нибудь, – говорила кукушка, – я обязательно тебя выслушаю!
Она переходила от окна к окну, от теплоты света к задернутым шторам, пока не нашла то, что ей было нужно.
Двуспальная кровать. Письменный стол. Книжная полка. Несколько кукол у стены. На стекле снежинки из розовой бумаги. На кровати, болтая ногами, сидела девочка лет восьми. Читала книгу. Водила пальцем по строчкам. Шевелила губами.
Скоро она поднимет свою чудную головку и посмотрит в окно. Увидит кукушку. Поймет, что надо подойти ближе, дотронуться до холодного стекла губами. Ее дыхание нарисует изнутри запотевшее пятнышко…
…и сквозь это пятно, как через некий могущественный портал, сквозь детские губки, внутрь, глубже, к неокрепшему сознанию просочится сила, которую кукушка принесла с собой.
Но этого не произошло.
Кто-то взял кукушку за плечи и резко дернул. Она кувыркнулась, не успев ничего сообразить, и почувствовала, как лопается на морозном воздухе невидимая человеческому глазу грань между настоящим и воображаемым. Сила настоящего придавила ее к земле. Тотчас на обнаженное тело набросился колкий холодный ветер, ущипнул за щеки, вгрызся в волосы. Снег обжег кожу, а в глаза ударила чернота северной ночи.
Грань между настоящим и воображаемым рассыпалась.
Кукушка перевернулась со спины на живот, приподнялась на локтях. Никогда ей не было так холодно, как сейчас. Кожа покрылась мурашками.
Выйти за грань – значит умереть. Редко кто выживает, столкнувшись с настоящим.
