Мама говорит, что это все из-за дефектов. Массовое производство детей, начавшееся в конце прошлого века, резко снизило их качество. Раньше дети были штучным товаром, их изготавливали на заказ умелые мастера, которые отлично знали свое дело, имели высокую квалификацию. Такого ребенка можно было растить до пятидесяти-семидесяти лет и не обнаружить в нем ни единого изъяна. Сейчас же политика государства такова, что важно не качество, а количество. Отсюда и базовый набор настроек в комплекте, поспешная активация, огромные льготы для многодетных семей.
Мама говорит, что мы снова гонимся за каким-то соседним государством, соревнуемся, пытаемся превзойти. Сейчас в приоритете – повышение демографии.
Я не уверена, что точно выразила мысль. Мама говорит – нам важен престиж. Поэтому надо производить детей в огромных количествах. Не важно, с дефектами они или без.
Восемь девочек и девять мальчиков – это максимально возможный порог для многодетной семьи. То есть, мы получаем самые большие льготы в стране. У нас две машины и личный водитель – престарелый безымянный мужчина с седыми усами. Однажды он возил маму к мастеру по лицензированию, который занимается удалением детей, и после этого уволился. Мама сказала, что водитель сошел с ума. Его бы самого надо удалить.
Дефектные взрослые, как и дефектные дети, говорила мама, не могут нормально жить в нашем мире, поэтому их и надо удалять. У них что-то сбивается в настройках. Дети перестают вести себя как нормальные.
Один из первых моих братьев однажды начал носиться по дому с криками, изображая то ли ветер, то ли ураган. Он дергал занавески, опрокидывал стулья и вопил о том, что собирается закружить всех вокруг волшебным вихрем. Мама сказала, что у него сбилась настройка спокойствия. Подозреваю, что она просто не хотела тратить лишние деньги на перепрошивку. Брата было легче удалить и заказать нового.
А одна сестра как-то раз украла из магазина краску для волос и залила себе всю голову фиолетовой жидкостью. Сестру тоже отвезли к мастеру по лицензированию, а потом красивый розовый автомобиль привез новый кокон.
Несколько лет назад брат с сестрой слишком громко смеялись над фильмом. Они долго не могли остановиться, заливались смехом и катались по полу. Мама влепила брату пощечину, а потом сказала, что если они не прекратят смеяться и не будут мешать ей читать книгу, то живо отправятся к мастеру по лицензированию. Впрочем, брат с сестрой вскоре все равно отправились на одном из маминых авто в центр города и не вернулись. Они слишком громко смеялись, понимаете?
Так же не вернулась сестра, которая однажды разбудила маму ночью, когда отправилась в туалет и хлопнула дверью.
Не вернулся брат, который чавкал и не убирал крошки со стола.
Не вернулся еще один, читающий книгу с фонариком под одеялом – мама проходила мимо детской и заметила тонкий луч света, разрезающий темноту.
И еще десятка два детей, которые чем-то маме не понравились. Лишали ее праздного спокойствия богатой жизни. Отвлекали от перебирания аккаунтов и подсчета накопленных средств. Мама увозила их на проверку, а возвращалась одна.
Проще поменять ребенка, чем воспитать уже испорченного.
Как-то раз я стригла цветы на заднем дворе и заметила нашего бывшего водителя. Он стоял у обочины и махал мне рукой. Хотя мама говорила, что он сошел с ума и наверняка с дефектом, водитель не казался страшным. Поэтому я подошла ближе и поздоровалась.
Мне было уже семнадцать, я не привыкла бояться кого бы то ни было.
Водитель сказал, что вспомнил о моей маме. Его не отпускают жуткие воспоминания о дефектных детях, которых мама заменяла, будто они были севшими батарейками. Он спросил, почему я все еще живу к этом доме? Почему меня до сих пор не признали дефектной?
Я ответила, что все дело в ностальгии. Мама скучает по прошлому, перебирает ссылки, которые остались на память от бабушки. Она любит просто так разглядывать меня, ощупывать лицо, водить пальцами по рыжим волосам. Что-то она чувствует, глядя на меня. Поэтому позволяет слишком громко хлопать дверью или не всегда мыть посуду сразу после еды.
Водитель сказал, что ностальгия – это хорошо, просто замечательно, а потом спросил, знаю ли я, что моя мама сошла с ума?
Я ответила, что, да, мама свихнулась много лет назад.
Мне еще не было и десяти, когда мама начала приезжать домой в компании с каким-то мужчиной, которого звала мастером по лицензированию на все руки. Мама поднималась с ним на второй этаж и позволяла себе греметь, шуметь, кричать, стонать. Никто все равно бы не повез ее на удаление, никто не сказал бы, что у нее дефект.
Когда она спускалась со второго этажа, абсолютно обнаженная, потная, с растрепанными волосами, мне хотелось вопить от ужаса. Потому что я знала, что произойдет дальше – за ее спиной возникнет тот самый мастер по лицензированию (толстоватый ухмыляющийся коротышка). Он будет говорить, что ему нужен лицензионный материал, что очень сложно получить сертификацию, поскольку хорошие, здоровые дети нужны для престижа, а дефектных становится очень мало. А мама, спустившись, будет осматривать детишек туманным взглядом, выберет одного, потреплет по волосам и скажет мастеру: «Забирай этого». Он заберет, облизнувшись. А я буду стоять с колотящимся сердцем и каждый раз гадать о том, когда же мама потреплет по волосам меня.
Водитель слушал внимательно, а потом ответил, что моей маме нужно лечиться. Ни одна нормальная мать никогда не отдаст своего ребенка на удаление. Пусть он будет хоть сто тысяч раз дефектен. Даже в мире, где человеческая жизнь перестала цениться.
Он взял меня за плечи и сказал:
– Знаешь, я прямо сейчас пойду в дом и разберусь с ней! Хочу нормально спать по ночам!
Я попыталась возразить, но водитель направился через двор, сминая тяжелыми ботинками изумрудную траву газона. Он зашел в дом, хлопнув дверью, и я слышала, как он ходит внутри, пугая детей своим присутствием, кричит, зовет, угрожает. Под его ногами скрипел дощатый пол.
Я зашла следом, остановившись на пороге. Собрала вокруг себя семерых испуганных сестер и девятерых возбужденных братьев. Со второго этажа спустился запыхавшийся водитель. У него раскраснелось лицо, обвисли седые усы.
– Где она? – пробормотал он. – Скажи!
Тогда я ответила:
– Мама умерла. Бабушкин «бегунок» выжег ей мозг несколько ночей назад. Мама отправилась в виртуальное путешествие и не вернулась. Вы опоздали.
Водитель тяжело сел на ступеньку лестницы, погрузил пальцы в редкие и тоже седые волосы.
– Какой кошмар, – сказал он. – Я много лет думал о том, как приду в этот дом и освобожу всех вас. Мне снились твои рыжие волосы. Я надеялся, что как-нибудь смогу сказать, что вы все свободны.
– Вы и сейчас можете это сказать.
– Уже слишком поздно.
– Я бы попробовала.
Он поднялся. Дети вокруг меня настороженно и тихо разглядывали этого пожилого сутулого человека.
