У меня было свое мнение. Но мне не хотелось с ним спорить.
– В Атхин? – только и спросил я.
– Там спокойно, – кивнул отец. – Возможно, самая спокойная страна в мире. Там нет всего этого бардака.
Ну да, подумал я, у них нет бардака. Морт- генераторы не используют, Т-варей не разводят. Хедбол под официальным запретом. Живут в изоляции, губительным тенденциям не подвержены. Туман, дольмены, поклоняются какому-то спруту подводному, который якобы должен проснуться. Сами уже давно похожи на рыб – пучеглазые, бледные, из-за всех этих межвидовых скрещиваний.
Вырождение. Тоска.
Скука.
– Подумай хорошенько, – сказал отец.
– Я подумаю, – соврал я.
– В любом случае, чтобы ты не решил… приходи на авиадром. Хотя бы проводить нас.
* * *
Я завернул извозчика на полдороги к авиадрому.
Полина с ее бледными плечами в вязи татуировки… Чудо с его малиновыми щеками… Тусклый взгляд сестренкиных серых глаз… Разочарованный отец…
Пошло оно все!
…Рев сирены раскалывает пополам низкое свинцовое небо – предгрозовое, в проблесках первых зарниц.
Мы впервые дошли до финала.
Мы играем с лучшим хедбольным клубом мира.
Хедболисты на поле начинают свой разбег. Безумие распылено в вязком предгрозовом воздухе.
– Яр-ко-ни! Яр-ко-ни! Яр-ко-ни!..
…десятки, сотни, тысячи голосов сливаются в один. Это похоже на шум волн, разбивающихся о скалы, на штормовой шквал, на вой вьюги.
Рубберы беснуются на своих секторах, стараясь заглушить нас.
Наши отражения пляшут на зеркальных личинах полицейских шлемов.
Пьяный и счастливый, я будто вижу себя со стороны – в разрывах дымных полотен, в трепете знаменного шелка – ногами на скамье, в красно-черном шарфе, с зажженным фаером.
Мы орем до хрипа, и я ору громче всех:
– Прячется моя фортунаааа, где ее искать не знаааю… Сотни пузырей воздуууушных, я снова в небо выдуваааю…!
Меня зовут Кай.
Черный снег-пепел, который засыпает мой родной город, мешаясь с дымом мириад фабричных труб, застелил мне глаза, добрался до самого сердца.
Моя родина – Яр-Инфернополис, город похороненных надежд.
3. Листопад Мортиарха
В укор нашему неверию, как знак нам, недоверчиво качавшим головами на крики тиунов, читавших на площадях официальное воззвание Совета – нам, с детства привыкшим называть его Бессмертным и Вечным – в тот день были даны очевидные и недвусмысленные знамения.
Отвечая на тоскливый вой выводка тех страшных черных зверей с опаловыми глазами, что держал он в своих палатах, высоко вознесенных над городом, тех, что первыми почувствовали его уход – по всему Яргороду стали выть собаки и выли с утра до самого наступления сумерек.
По приказу главы Совета Архиличей, князь- кесаря Большакова, сокрушенного известием глубокого старца, бывшего с мортиархом с самого начала, прошедшего путь от торговца пирожками до императорской десницы – звонили колокола на всех башнях, были приспущены стяги и отменены празднества, чей шум и радостная толкотня наполняют Яргород по осени. Мортиарх ушел в канун Величальных Дней, когда по всей стране готовятся машкерадные шествия и скоморошьи карнавалы, прилавки торговцев заполняют пряничные черепа и сахарные скелетики, а хорошенькие девичьи личики украшает грим Матери-Уравнительницы. Ярко-белая пудра, черные полукружия вокруг глаз, перевернутое черное сердце на запудренном носике, алые цветочные завитки по лбу и скулам. Белая помада на губах, поверх нее – тонкие черные черточки, изображающие межзубные щели.
Листопад пришел в город – шуршащая на ветру пестрота золота, фуксии и багрянца обрушилась на нас. Обрушилась на мортиархов дворец, с сухим печальным шорохом оседая на его длинные скаты и изогнутые коньки, вырезанные в форме расправивших крылья соколов, падая на нисходящие каскады крыш и остроконечные башенные шпили.
Там, внутри этих вознесенных над городом покоев, лежал он, в полысевшей накидке из медвежьего меха, в потускневших и потрескавшихся сапогах змеиной кожи с серебряными носами в виде оскаленных черепов. Лежал, вцепившись скрюченными пальцами в мозаичные плиты пола, на которых зодчими с предельной точностью воспроизведена была мировая карта – упавший на них, как и прожил свою жизнь – прямо и неуклонно. Вцепившись мертвыми пальцами в Великую Ладию – ту часть суши, на которой жили мы, и которой повелевал он, единовластно и непререкаемо, всю свою невозможно долгую по человечьим меркам жизнь.
Робея и едва дыша, мы вошли в его покои – несколько этажей, соединенных крутыми лестницами, разделенных толстыми дубовыми дверями и фигурными коваными решетками. Расписные потолки и стены, пустота открытых пространств. Не было здесь ни гор костей, ни гор золота, ни прикованных девственниц, ни огнедышащих драконов, что приписывала людская молва.
Мы с треском растворили высокие витражные окна, вросшие в оконные переплеты, чтобы впустить тусклый осенний свет и холодный осенний воздух. Сквозняк погнал по узорчатым плитам пола, по мозаичной карте мира, крошечные панцири высохших насекомых.
В темной каморке, что служила ему кабинетом, мы нашли раскладную походную кровать, стеллаж, заставленный хрупкими книгами на неведомых нам языках, и обитый железом сундук. В сундуке было яйцо неведомой птицы – размером с голову взрослого человека, темно-фиолетовое в редких алых крапинках, окаменелое от древности. Там было поцарапанное кавалерийское седло, пустая вместительная фляга в шитом бисером кожаном чехле, ржавый клинок с рукояткой из лосиного копыта и пара новых неношеных сапог, сшитых из змеиной кожи, с носами в виде серебряных черепов и на размер меньше, чем носил мортиарх.
Мы почти позабыли его первое имя, с которым восходил он на престол, провозглашая себя императором. Вопреки всем, против воли карнипольского Владыки и адриумского Пасынка. Ни одна из церквей не согласилась признать легитимность его прав на престол, поэтому ему пришлось создать свою. Карнипольский ставленник в Яргороде, епископ Тенебрий, выслушав его предложение, поставил только одно условие – согласиться совершить помазание елеем и надеть на его темноволосую голову корону лишь в том случае, если мортиарх выиграет в шести раундах в кости. Епископ, до того, как встать на путь служения, воевал в вистирских пикинерах, исходил весь восток, о чем напоминали его кулаки, похожие на тыквы, и нос, свороченный набок. Самый благочестивый человек в Яргороде, он не мог отказаться от двух греховных пристрастий – игры в кости и белого сабинейского, оттого и был сослан в незапамятные времена нести Свет веры болотным варварам. Мортиарх из вежливости проиграл первую партию, и выиграл, одну за другой, следующие пять. «На все воля его», сказал Тенебрий, «я согласен».
В те времена звали его еще не Бессмертным, но уже – Непобедимым.
