Я бреду прочь от стадиона, сначала по засыпанным мусором задворкам Каян-Булатовского, в толпе «мирки», как их называет Кефир, обычных зрителей, таких же, как я сам – без всякой атрибутики.
Бреду, спрятав руки в карманы, и думаю о своей печальной судьбе.
О том, что вот есть люди, которые так весело умеют развлекаться! И нет им дела ни до журналистики, ни до гумибира с универом. И не предстоит им, как мне, тяжелейшего разговора с отцом, которого я так подвел…
В какой-то момент я оказываюсь вдали от оживленных улиц, понимаю что заблудился.
Смеркается. Стою между глухими стенами краснокирпичных лабазов, исписанными густой вязью непонятных граффити и обширным, сплошь поросшим сухостоем, пустырем, от которого меня отделяет ржавый, мочалом опутанный, забор из сетки-рабицы.
Из вентиляционных отверстий по сторонам улочки вырываются клубы пара, образуют подобие туманной дымки, в которой навстречу мне движутся смутные тени.
Переговариваются между собой на незнакомом, рыкающем наречии, взъерошенные патлы, просторные рубахи навыпуск, поблескивает золотое шитье на длинных шарфах. Славояры.
…я получаю прямым в нос, и сразу же теряюсь в пространстве. Вокруг мелькают тени, раздается хохот, от удара под дых едва не задыхаюсь, хватая ртом густой теплый воздух, пропитанный аммиачными парами.
Чувствую, как царапает затылок жесткая сетка забора, щеку холодит лезвие ножа:
– Где твои дружки, ыыы?
Я толком не успеваю испугаться, но тут с другой стороны проулка доносится крик Дрозда:
– Вон они! Валилово!!!
Лезвие отлипает от моей щеки, славояры бросаются прочь. Их преследуют, нагоняют. Кефир налетает слева, бьет прямым зазевавшегося противника – в выбритую до синевы скулу. Я срываюсь с места, спотыкаюсь, на меня налетает оскаленное чудище, пытаюсь отмахнуться от него сжатыми кулаками. Попадаю во что-то мягкое, податливое. Противник вопит, отскакивая, – я зацепил его по оскаленным клыкам. Попадает мне по ноге, я рушусь на землю, кто-то, кажется Пузо, а может Енот – спотыкается о меня, с матом обрушивается сверху.
В считанные мгновения все кончено, противник бежит.
Кефир тянет меня за шиворот, поднимает с земли:
– Это что, был твой тайный удар?
Смеясь, изображает меня – сжатый по-женски кулачок, движения тычком, сморщенная гримаска перепуганного мальчишки.
Я сплевываю кровь:
– Тайный корюльский удар. Тайный удар лосиной кавалерии.
– Для питбургерского неженки неплохо, – скалится Дрозд, дружески тыкает меня в ребро.
Мы идем все вместе мимо лабазов, они смеются, смеюсь я, хлюпая и шмыгая разбитым носом, но мне весело, странное новое чувство поселилось внутри – дикое и веселое электричество, придающее каждому движению, каждому жесту полноту смысла. Чувствую себя по-настоящему живым.
Ряд лабазов заканчивается, выходим на задворки фабрики, коптящей небо тремя здоровенными трубами. Впереди площадка растрескавшегося бетона, сквозь которую проросли сорняки. А на том конце площадки нас ждет целая шеренга славояр – десятка два, не меньше. Они ревут, скалят клыки и бьют себя в грудь кулаками, ярясь перед схваткой. Ждут нас.
Я что-то лепечу, тяну за рукав плаща Кефира.
– В чем дело, малыш?! – кричит он, выдергивает рукав, подпрыгивает на месте в лихорадочном возбуждении, в предвкушении. – ты же хотел посмотреть на настоящий хедбол?! Вот это – он и есть!
Сумасшедшим горящим взглядом он обводит неровный строй приятелей, кричит:
– Вперед, Яркони! Гасим их!!!
Славоярцы срываются нам навстречу. Кефир с приятелями бегут на них.
А у меня только один выбор – бежать вместе с ними вперед и, видимо, хорошенько получить по башке.
Или…
Или?
Так же и тут.
Получаешь в жбан – понимаешь, что не рассыплешься по частям, что ты не хрупкая фарфоровая куколка, а слеплен из мяса. И начинаешь чувствовать себя так хорошо, как никогда раньше. Начинаешь чувствовать себя по-настоящему живым. И хочется испытывать себя на прочность снова и снова.
Следующим утром после матча с «Мортинджином» я проснулся на квартирке у Кефира. Он работал учителем физкультуры в гимназии на Цветочной. Муниципалитет расщедрился на отдельную жилплощадь.
Все тело у меня болело – синяки, шишки. Да и башка трещала с похмелья. Мы сидели на крыше, смотрели на серебристые сигары дирижаблей, на клубы пара и фабричного дыма, тянули бутылочное «Оркел Жуковице». Он рассказывал мне про их клуб (НАШ клуб! – поправил я, и он, оскалившись, потрепал меня по плечу) «Ярконей», про нашу фирму – «цветочников», про болельщиков, про все эти дерби и махачи, про то, что выпивка – это хонки, а компания – моб. Про копперов, которым главное испортить хороший замес, или риот. Про то, как много в этом городе скама, и как легко можно растерять во всех этих риотах свои драгоценные тамбстоуны.
Но главное, что это дает смысл. Это настоящая жизнь. Это весело.
Я открывал для себя новый мир.
Сколько событий произошло с тех пор?
Я вспоминаю…
Как орала моя сестренка Герти – на нас с Кефиром. Как Стоян хотел поколотить своего братца, за то, что он втянул меня в свои дела. Как Герти выставила нас обоих из дома, и я начал тусоваться у Кефира, и в «Варипаске», с «цветочниками».
«Яркони» рубились в Лиге Чемпионов – делали одну команду за другой.
Впервые за свою историю вышли на международный уровень.
Дошло до того, что со специальным обращением по поводу успехов клуба выступил император Ладислав Первый, Государь Все-Ладийский, Вилицкий и Любшицкий, Великий герцог Пшетский, Грандфатер Винклопенский и прочая и прочая.
Мол, одобряю, слежу за, желаю и впредь.
Мы размахивали черно-красными флагами и шарфами, жгли фаера и пускали цветные дымы. Швырялись в копперов и бойцов чужих фирм вырванными с корнем креслами и пустыми бутылками.
Мы распевали хором наши кричалки, наш «цветочниковский» гимн, тот самый, про воздушные пузыри. И гимн Каян-Булатовских ярконников, тот что пели еще наши пра-пра-пра-прадеды, когда мир охвачен был Великой Рознью, и наша кавалерия – конная гвардия и кавалергарды, кирасиры и дракулы, пшетские гусарские полки и вилицкие казачьи сотни – пылили по любшицким степям, цокали копытами по адриумским трактам, перли сквозь карпахские снега и каярратские пески.
И все эти безумные дни будто слились в один, перемешавшись, наложившись на куплеты песни:
Мы черная кавАлерия
И про нас
Былинники речистые
Ведут рассказ
…Играем против дружественных флюговских «Винклопенски Жвала». 3:2…
