– Картер… Картер… что-то знакомое, это же…
– Да-да, Рэндольф Картер, тот самый, что вошел в поп-культуру с легкой руки своего коллеги Лавкрафта. Американский писатель. В детские годы открыл в себе дар провидения. Занимался прикладным сноходчеством. В первую мировую воевал во Французском легионе. Написал несколько романов, половину из них потом сам же сжег. Я в свое время зачитывался этим парнем. Потом он завел дружбу с неким Харли Уорреном. Нашел единомышленника. С ним на пару они натворили делов – плато Лэнг, Неведомый Кадат, Целефаис… даже Зар!
– Все это… – отпив из кружки, я развел руками. – Внушает…
– Все это я вижу каждый день. У себя в клинике. Немцы – обстоятельная нация, Свиридов. При первом фюрере таких ребят, как Картер и Уоррен, заперли бы в подвале, приковали к железному столу, облепили бы датчиками, и ставили на них эксперименты, как наши академики – на шимпанзе и собачках. Теперь же мы научились лечить их по самой передовой психоаналитической методе. Никаких холодных обертываний и электричества. Только доброе слово и терпение. Спасибо старине Зигмунду. Нам есть, что противопоставить всем этим попыткам умотать в волшебную страну. Мы берем этих ребят, показываем им чернильные пятна, доказываем, что вся проблема в том, что мама не купила им в свое время игрушечного пони, барабан и саблю. И отправляем обратно по домам. Все счастливы…
– Но?…
– Но только синдром Картера-Уоррена в эту систему не укладывается. Через меня ежемесячно проходят десятки психов. Я всякого насмотрелся. Но раз в декаду обязательно попадается кто-то, кого не повернется язык назвать больным. Мизерный процент, но у всех у них сны и навязчивый бред совпадают вплоть до мелочей. Они как передатчики, настроенные на одну волну. Они понимают друг друга без слов. Их тянет друг к другу… Собственно, ради них я тут и торчу…
«Сказать ему или нет?», подумал я.
Я не решился.
– А этой осенью начался какой-то бум. Верденбрюк – маленький городок. Любой незнакомец, тем более – иностранный гражданин – тут как на ладони. Мы зарегистрировали появление четверых. Дворе французов, австриец, даже какой-то нефтяной турист из Техаса, в ковбойской шляпе, с во-о-от такой сигарой, вообрази себе! Тут, в Нижней Саксонии! Все утверждали что услышали Зов, почувствовали необходимость сорваться с места, ехать сюда…
– Сюда – это, как я понимаю – к вашей психушке?
– Как передатчики, – повторил Крамер, отпив пива. – Настроенные на одну волну. Как знать… может твоя подружка тоже поймала чей-то сигнал?
– Понимаю… Вся эта шумиха вокруг отца. Следователи… Неизбежные вопросы… Наружка… Стресс, нервы… Думаешь, все это могло спровоцировать болезнь?
Крамер усмехнулся:
– А кто сказал, что «Картер-Уоррен» – это болезнь?
Следующие два дня я провел в «Полярной звезде». Сидел без дела. Соблюдал конспирацию. Маялся. Ждал.
Крамер, тем временем, наводил справки в городе.
Наконец, он объявился:
– У меня есть две новости…
– Начни с плохой!
– Мы упустили твою подругу. Вернее, не мы. Я упустил! Черт побери, я думал, что контролирую в этом городишке все… Она ведь бродила у меня под самым носом. Несколько дней.
– Тебе удалось напасть на ее след?! Крамер, ты гений?! Значит, будет и хорошая новость?
– Не хорошая, малыш, а отличная! Я точно знаю, куда она направилась. Ланс-дю-Руа, что в солнечном Лангедоке. Похоже, тебе предстоит еще немного прокатиться.
– Как это тебе удалось, распрекрасный ты мой дружище?!
– Маг не раскрывает своих секретов, – Крамер обхватил меня за плечи и хорошенько потряс. – Не теряй времени, лети за своей принцессой. У меня есть кое- какие соображения, что ей могло понадобиться в этой деревеньке. Тебе действительно лучше не медлить…
– Я отправляюсь сию же минуту. Но не мог бы ты конкретизировать свои опасения?
– Проблема в том, что Ланс-дю-Руа облюбовал для своей резиденции один наш одиозный экссоотечественник. Некто Бушмин Ян Карлович. К нему она, судя по всему, и направилась.
– Ян-Сноходец? Этот художник, основатель секты, которого «Правда» до сих пор клеймит «бушминовщиной»?!
– У него были неплохие картины… Пока не крыша не съехала окончательно по поводу Атлантиды. Жаль только, туда не выдают виз. И рейсовые теплоходы туда не ходят.
– Получается, что твоя версия, с синдромом Картера- Уоррена…
– Да, Свиридов. Похоже, подтверждается. Мне жаль.
Я кивнул, раздумывая.
– Че-ерт побери, – дернул подбородком Крамер. – Ты даже не представляешь, как мне хотелось бы поехать вместе с тобой! Плюнуть на все. Сорваться. Поставить на карту… Как я рад, дружище, что ты заглянул в нашу глушь. Глоток свежего воздуха. Какой бы печальной не была первопричина – для меня твой приезд так много значит… Надеюсь, у тебя все получится.
Светлые глаза его на миг подернулись тоской. В них проступило все – вид из окна на садик, заставленный надгробиями; дни-месяцы-годы, проведенные в лечебнице для душевнобольных, бесчисленные истории чужих кошмаров, которые ему пришлось выслушать, и кирш, смешанный со шнапсом, и все эти издательские отказы…
«СКАЖИ ЕМУ!!!» – истерически завопил внутренний голос.
Но я сдержался.
Как выяснилось, я не мог рассказать об ЭТОМ даже лучшему другу. Даже тому, кто вывел меня на след девушки, которую я люблю. Девушки, с которой нас, возможно, связывает гораздо больше, чем я предполагал.
И если она направляется в общину к этому безумцу Бушмину, к Яну-Сноходцу… Неужели ее конечная цель – страна, в которую не выдают виз? Страна, в которую не ходят пароходы и поезда? Ее не найти на географических картах. Она дрейфует. Курсирует. Она где-то есть. Совершенно точно. За туманами, за ревом волн. Россыпи мерцающих огней на горизонте. Страна- мечта. Загадочная и непостижимая.
Но туда не ходят поезда, не летают самолеты. Туда не продают билетов.
И, насколько я знаю, оттуда не возвращаются.
Верденбрюк – Аанс-дю-Руа
Атлантида… Это не средоточие планетарной духовности и политико-административного ресурса, великий Р’Аьех. Не витающий в облаках Новый Ирам, летающий муравейник, населенный Чужаками, с его мешаниной извилистых трасс, высоких арок и ступенчатых террас. Не вампирские заповедники Восточной Европы, не исстари бунтующий Тибет, не подводный Атлантический Мегаполис-Агломерат, не закрытый Город Старцев в снегах Антарктиды… Не Москва, не Париж, не Нью-Йорк, не Токио.
Hic sunt dracones моих снов. Terra incognita моих мечтаний.
За размытой границей ойкумены, за цветной вьюгой, непроглядной мглой, состоящей из осколков моих грез.
Ее имя встречается на первых полосах газет и в колонках кроссвордов. На красочных афишах и в ресторанных меню. Она мелькает в чехарде киножурнала, предваряя очередную слезливую мелодраму или «круто сваренный» детектив.
