Профессор вновь в седле велосипеда, едет в город, на собрание факультета. Обсуждается рутина: даты экзаменов, детали учебного курса, вопросы финансирования. Возвращается домой, чтобы поспеть к вечернему чаю. После чая едет на другой конец города, в Бейлиол-Колледж, где проходят заседания клуба Inklings. Университетские преподаватели собираются вечерами, чтобы читать исландские саги. Спустя час они решают, что можно остановиться, откупоривают бутылку виски и принимаются за обсуждение. Потом Джон читает стихотворный экспромт про одного из членов факультета ксеноботаники.
К тому времени, как Джон возвращается домой, все домочадцы, жена, дочка и мальчики, и горничная, и даже попугайчики в саду – спят. Осторожно ступая в темноте, Джон наощупь добирается до кабинета. Досадливо кривится, когда под каблуком трещит стим- ход. Он растапливает печку и берется, наконец, за отложенную корреспонденцию.
Один из конвертов озадачивает его обратным адресом.
На нем значится: «Москва, Кремль». С подстегиваемой любопытством торопливостью Джон вскрывает его ножом для бумаг, выполненным в форме рыцарского меча.
– Хм-м-м! – говорит профессор, скользя взглядом по первым строчкам:
«Дорогой друг!
Не сочтите за фамильярность, но позвольте обращаться к вам именно так. Это письмо я адресую вам как частное лицо, не обремененное грузом титулов и званий. Но как коллега – коллеге, как пожилой уже человек, счастливец, всю жизнь посвятивший любимому делу – выращиванию растений, я пишу человеку, делом своей жизни избравшему изучение растений.
Дорогой Друг! С вашей статьей я познакомился благодаря своему секретарю. Эта самоотверженная женщина ежедневно просматривает множество свежих публикаций в мировой прессе, касающихся того важного (убежден, что вы разделяете это мнение) дела, которым мы заняты.
Так мне выпало удовольствие прочитать вашу критическую статью, озаглавленную «Багровое око». Признаюсь, меня немного озадачило ее название, которое, я уверен, является плодом воображения газетчиков, коих целью (этот сорт людей везде одинаков, поверьте) является жажда сенсаций и шумихи, а инструментом – громкость слов при всяком отсутствии чувства меры. Уже зная и успев полюбить по предыдущим публикациям присущие вам стиль и остроумие, я уверен, что исходное (ваше!) название куда точнее передавало суть статьи.
Вы с прискорбием отмечаете, что Россия, некогда оплот самодержавия, страна глубоких культурных традиций, свернула на «левый путь» и погрязает «в анархии и геноложестве».
Позвольте не согласиться с вами! Я, будучи, как многие в нашей профессии (надеюсь, вас не обижает такое обобщение прикладной селекции и теоретической ксеноботаники, позвольте старику потешить самолюбие), интуитивным консерватором, человеком старой формации, в значительной степени разделяю ваши взгляды на ход исторического процесса.
Но дорогой друг! Столь живописно и мастерски нарисованные вами «полчища креатур-орков, торжество пробудившихся ото сна пещерных троллей, сонмы паучьих тварей»?
«Негласный ежечасный надзор государства за своим народом, надзор всех и каждого – друг за другом, прогрессирующая паранойя развращенной восточной деспотии»?!
Я простой читатель, мне не следует советовать творцу, как писать, тем более, я уверен, будучи интеллигентным человеком, вы не претендуете на звание эдакого оракула истины. Все же ваш очерк оставил по себе гнетущее впечатление. И прежде всего потому, что речь в нем идет о дорогой моему сердцу стране. О месте, которое я называю домом, о моей родине.
Я не хотел бы вступать с вами в спор. Как вы знаете, я пожилой человек, и моя супруга и подговариваемая ей секретарша постоянно запрещают мне излишние волнения, отговаривают от встреч с молодежью и диспутов, тщательно отбирают корреспонденцию. О, эти женщины. (вот где она, дорогой мой профессор, – истинная деспотия! Вот где истинное Багровое око! Шучу, конечно же)
Я хочу предложить вам не диспут, нет. Но от всего сердца, как коллега коллеге, дружески: приезжайте к нам, в Россию! Вы сами сможете убедиться, насколько далека теперешняя жизнь в стране от того фантастического (впрочем, весьма мастерски воплощенного) художественного образа, который вы представили на суд британских читателей посредством «Таймс». Приезжайте к нам, Джон!
Мы хотим воплотить в жизнь нашу мечту. Мы возделываем наш сад. Что из этого получается уже сейчас – вы можете увидеть своими глазами.
С глубоким уважением и дружеским расположением,
Иван Мичурин»
«Эти русские!» бормочет Джон.
Более всего в письме его поражает, что написано оно на грамматически и лексически выверенном среднеанглийском. Не считая общества Inklings, мало кто знает, что к сфере интересов профессора ксеноботаники относятся лингвистика и изящная словесность, в «Таймс» он пишет под псевдонимом T. Bombadil.
Джон тянет из стопки на краю стола одну из старых экзаменационных работ и задумчиво чертит пером на чистом обороте листа.
Интересно, думает он, какая там теперь погода?
Покусывая трубку, он неторопливо выводит каллиграфическим почерком:
Для поездки в Россию:
1) Зонт?
5. Вегетация
(Осень в Ялте)
Они стояли у перил открытой балюстрады, широко расставив ноги, руки заложив за спину. Смотрели на море так, как смотрят через прорезь прицела.
– Ненавижу Ялту осенью, – сказал г-н Шутник.
– Категорически согласен, – сказал г-н Рыбак.
Черноморские волны, шипя, рассыпаясь клочковатой пеной, накатывали на галечный пляж. Пронзительно и тоскливо покрикивали чайки, точками парившие на горизонте. Было промозгло и холодно, временами налетал порывистый ветер, и тяжело хлопали полы пальто, черного как сажа, и серого как зола. Оба придерживали норовившие слететь шляпы.
– Думаешь, успеет?
– Всегда успевал.
– Нескладная выходит история, а? Последний из династии. И наследников нет.
– Проклятье на них, слыхал?
– Не верю в проклятья.
– Еще бы!
– Все равно жалко… Лишь бы он успел!
– Ждем…
На балюстраде появился еще один человек. Лысый, с багровыми щеками, в зеленом мундире генерала Лесной Охраны. Утирая взмокший лоб платком, подошел. Цепляя мясистыми пальцами крючки высокого, расшитого золотыми дубовыми листьями ворота, просипел:
– Нет ли вестей?
– Ждем, – повторил Шутник.
– Ну, где же он, где, – тихо, одними губами бормотал генерал, щурясь на горизонт. – Господи, что же так долго?
Рыбак принялся раскуривать сигару.
Они стояли на ветру, смотрели на море и ждали.
