Нынешним вечером мы с Надей встречаемся на верхнем этаже торгового центра. Благодаря работе, я счастливо избежал всех этих радостей шопинга, хождений по рядам кофточек-платьицев и долгих ожиданий у шторки примерочной с вариантами на выбор, зажатыми в зубах.
Надя нагружена разноцветными пакетами, глаза ее блестят, на щеках румянец.
Мы заходим в японскую забегаловку, с некоторым трудом устраиваем на диванчики все эти ее пакеты и коробки.
Она, придирчиво выбирая, заказывает роллы в спектре от Аляски до Фудзи – для нас, и сливовое вино для себя. Палочки – для себя, и вилку с ножиком – для меня. Я беру сразу два бокала пива. И пока пью первый, думаю о том, как начать наш разговор.
Как я расскажу теперь все то, что собираюсь рассказать.
Но у нее, оказывается, тоже есть, чем со мной поделиться. Ловко подцепляя палочками сверток с останками копченого угря и огурцов, она говорит:
– Ленка совершенно чумовую тему предложила. Ты слушаешь, а?
– Угу, – киваю я, оставляя пустой бокал и переходя ко второму. – Что за тема?
– Заслать наши портфолио в одно агентство, оно типа совместное. Центральный офис в Штатах. Лос- Анджелес, детка! У них сейчас кастинг идет для фильма одного… Снимать будут и там, в Голливуде, и у нас, это натурные, видимо… Короче, совместный проект. И вроде как сам Рассел Кроу будет! Представляешь? Клево, скажи?
– А про что кино?
– Да там чума какая-то вообще! Ковбои и салуны, но все это в сибирских снегах, байкеры типа «безумного макса», какой-то призрачный экспресс ездит, и пытаются мир спасти, как обычно…
– Хорошо хоть – не про оборотней.
– Чиво?
– Да это я так, к слову.
Я не вполне понимаю, чем мне светит перспектива ее блистательной голливудской карьеры, но смутно догадываюсь, что ничем хорошим. Мы как-то подозрительно быстро скатываемся в культурологически- геополитический спор, и я вынужден вновь отложить «тот самый» разговор…
* * *
Винни говорит мне: «чувак, я знаю, кто решит твою проблему! Поверь, этот парень рубит фишку. Он разбирается. Я все беру на себя, мне дорого твое душевное здоровье, бро!»
Он приводит меня в старый дом в центре, в паре шагов от Садового, напротив посольства некоей банановой республики с пятицветным флагом на фронтоне.
Подъезд облицован мрамором, подошвы тонут в винного цвета ковре. На входе в контору – кадки с пальмами, ростовые зеркала и двое хмурых типов, в свободных пиджаках и с короткими стрижками.
Секретарь в белой рубашке ведет меня запутанным лабиринтом комнат и коридоров.
– Сгущенка при вас? – спрашивает он, вполголоса и деловито.
Я киваю. Голубую банку мне сунул Винни, который ошивается теперь в прихожей, развлекая охрану анекдотами. Он легко находит общий язык с незнакомцами. В отличие от меня.
Секретарь заводит меня в темное помещение без окон, вежливо улыбнувшись, плотно закрывает за собой дверь.
Внутри темно. Пахнет пылью и чем-то резко-химическим, с лимонными нотками, вроде очистителя для раковины.
Я ставлю банку сгущенки на центр комнаты. Как подношение, как символический дар.
Раздается резкий хлопок. Я вздрагиваю.
Нечто вроде узкого длинного лезвия, проткнув банку одним точным ударом, утягивает ее во тьму.
Из тьмы на меня смотрят сразу шесть глаз. У него вытянутый каплевидный череп, пепельно-серая кожа. Гибкое скорпионье тело поддерживают пять тонких и невозможно длинных ног, коленными суставами упирающиеся чуть ли не в самый потолок, похожие на изогнутые клинки, остриями прочно утвержденные в паркет. Шестой ногой-клинком он подносит банку к серому лицу. Моргает, втягивая запах.
– … подарочек за благодарю щедро щедро мотылек с-с-с…
Его круглые черные глаза – паучьи, обрамляющие их алые ресницы – почти человеческие. В том месте на черепе-капле, где должен располагаться рот, – только ровная пепельно-серая кожа в редких багровых крапинках.
Банку сгущенки он принимает жвалами в подбрюшьи сегментарного тела, с хрустом и чавканием вжимает в себя, сводя пластины.
Он говорит телепатически, голос его звучит в моей голове, и это как хор множества голосов, как хор массовки в театре, полифонический шепот, слова в котором по странной прихоти переставлены задом наперед. Фраза каждый раз на полуслове обрывается свистящим «с-с-с». Начинается с него и им же заканчивается, как обрывок радиопередачи в переключаемом приемнике:
– …мотылек ко мне зачем пришел хочешь спросить что у Пле Те Льщи Ка ссс…
– Ну, я встречаюсь с девушкой, – начинаю я, пытаюсь подобрать слова и шевелю пальцами. – И, это, в общем.
– …похвально это похвально молодое дело ссс…
Понимаю, что Плетельщик шутит. У него своеобразное чувство юмора. Но вообще он довольно обаятельный.
– В общем, смотрите, я хочу сделать ей предложение.
– …стало дело за чем ссс…
– Она одна из наших. И… она «белянка».
– …не прикажешь сердцу не ты трепетных волнений печаль советовать тебе что банальных слов кутерьма Плетению ровному противоречит мальчик чувствам доверься ссс…
Чего-то такого я и ждал. А потом удивляются, почему весь их предсказательский бизнес находится в таком глубоком кризисе.
– Плетельщик, мне действительно нужен ваш совет.
– …кошмаров черную сладость ест кто мотылек ответ ты это в мареве ночных туч ловишь тоску чужую боль чужую страх чужой сссс… не такая она в сиянии соткана вся из света притягивает мечты как вино пьет жадно их ссс… решать самому психея ты ответ луна знает ссс…
Я молчу, раздумывая.
– …что еще хочешь просить мотылек сссс… молоко сладкое не вполне переварил я спрашивать еще можешь ссс.
Я развожу руками:
– Ну, не знаю. Как бы вот миллиона два долларов мне достать, а?
– …работать работать работать ссс…
Пожимаю плечами. Думаю, о чем бы еще спросить, раз уж пришел.
– Как наши со «Спартаком» сыграют в пятницу?
– …цска Спартак один два вперед бело красные вперед ссс…
Это уж меня вовсе не удивляет. Хоть и расстраивает немного.
– А на Марсе-το есть жизнь, Плетельщик, вы не слыхали? – улыбаюсь я.
– …полегче что спроси сссс… все все вышло время сожалею я… мотылек приятный человек молодой тебе успехов желаю ссс…
И он растворяется во тьме, уходит за границу измерений, ловко переступая своими невозможно-длинными лапами-клинками.
За спиной у меня скрипит дверь, секретарь вежливо кивает, мол, пора.
Мы с Винни выходим навстречу шуму Садовой, протяжным гудкам и выхлопам бесконечной пробки, он говорит:
