— Перед тем, как стиральную машину запустить, она оттуда все мои вещи достает, дает понять, что не собирается меня обслуживать…
И так далее.
Мансурову сочувствовали. Жалели, что живет он далековато, а то можно было бы к теще на вызов доктора Кокосова по прозвищу «Доктор Труп» отправить. Уж Кокосов полечит на совесть, то есть — залечит насмерть.
— Вам бы разъехаться, — советовали коллеги.
— Не вариант, — вздыхал Мансуров. — Во-первых, трешку в панельке хрен хорошо разменяешь, а, во-вторых, она же такую больную из себя изображает, которая одна жить не сможет. Хотя на самом деле не ней пахать можно.
Однажды на подстанцию пришла жена Мансурова. Вообще-то она приехала на рынок, что был недалеко от подстанции. Хотела в тамошнем зеркальном цехе зеркало заказать, да вдруг почувствовала себя плохо и решила обратиться к коллегам мужа за помощью (спустя две недели выяснилось, что она беременна). Ее осмотрели, полечили от головокружения и усадили в диспетчерской для контроля состояния.
Диспетчер Маша Ветлугина завела с гостьей обычный женский разговор, в ходе которого прозвучало, что доктор Мансуров часто вспоминает на подстанции свою тещу.
— Что ему о ней вспоминать? — удивилась жена. — Он ее вообще никогда не видел, мама умерла еще до нашего знакомства, когда я на первом курсе училась. Обширный инфаркт.
Когда народ спросил у Мансурова насчет тещи, Мансуров саркастически усмехнулся и объяснил:
— Это у моей жены психологическая защита такая. Она выдумала, будто ее мама умерла, чтобы с ума не сойти, ведь эта зараза кого хочешь с ума сведет…
И продолжал рассказывать о теще, несмотря на то, что ему больше никто не сочувствовал, только смеялись.
Про то, что люди могут иметь конфликт с отсутствующей матерью, которую они в жизни в глаза не видели, мне психологи рассказывали. Но случай с отсутствующей тещей — уникальный. Если что, то первым описал синдром Мансурова я, ваш покорный слуга.
Patria o Muerte!
Хотел бы про Венесуэлу что-нибудь рассказать, да ничего о ней не знаю. Лучше расскажу про Кубу.
Водитель Ломтев служил срочную службу на Кубе. В матросах. Три года, такие в то время были сроки морской службы. Вспоминал Ломтев о срочной службе с упоением, как о лучшем периоде своей жизни.
Солнце, море, пальмы, кормили на убой и качественно, служба была легкой — пару раз в год выходили на односуточные учения, а так торчали в порту. Контакты с местным населением не запрещались, а наоборот поощрялись. Отчего бы советскому моряку не побывать в гостях у братского кубинского пролетариата? И бывали. В каждое увольнение…
— Девки там — огонь и атомная бомба! — восхищенно вспоминал Ломтев. — Кроме этого самого ни о чем другом и не думают. Рады забесплатно, да еще и рому нальют. Ром там дешевый, примерно, как квас у нас. Скажешь ей: «Патрия о муэрте» — давай, мол, полюбимся. И в койку! До конца увольнительной. А если опоздаешь, всегда отмазка есть — рассказывал, мол, кубинским друзьям про Красную площадь и мавзолей Ленина, да так увлекся, что забыл про время… Это очень уважительная причина. Всегда прокатывало. Но, если честно, я про мавзолей многим рассказывал, это же уникальная штука. Девки ахали — неужели как живой? Те, кто ихней магией занимались, говорили, что Ленин хранит нас от бед.
Из рассказов Ломтева о кубинках можно было составить пятитомное дополнение к «Декамерону». Рассказчиком Ломтев был хорошим, а чего не мог выразить словами, то показывал руками. Впечатлительный фельдшер Мигунов обычно на середине каждого ломтевского рассказа убегал в туалет, снимать напряжение.
С лично жизнью у Мигунова было проблематично — хотелось многого, а складывалось редко. И вот эти кубинские истории так запали ему в душу, что году в девяносто девятом он собрался на Кубу. Туристом, на две недели, чтобы оттянуться и вкусить райской жизни.
Когда коллеги узнавали сколько стоит поездка (тогда все было относительно дороже, чем сейчас), то крутили пальцами у виска — да за такие деньги ты в Москве месяц можешь из борделей не вылезать. Но Мигунову хотелось Кубы. Хотелось солнца, рома и всей этой «патрии о муэрте», о которой так смачно рассказывал Ломтев. Замкнуло человека, бывает.
— Да ты посмотри на себя и на Юрку, — говорили те, кто парился с Ломтевым в бане. — У него же все ослиное — и мозги, и аппаратура. Против такой аппаратуры ни одна баба не устоит, разве что только мертвая. И жизнерадостности у Юрки через край, а женщины это ценят. Тебя же, дурака унылого, на Кубе всерьез воспринимать не станут и Юркиных похождений ты не повторишь.
Обломать ближнего своего — это же наш любимый вид спорта.
Мигунов посылал советчиков куда подальше и считал дни до поездки. Наконец-то счастливый день трансатлантического перелета настал…
Во время его отсутствия любимой темой для разговоров на подстанции было получение Мигуновым политического убежища на Кубе. А что? Там же пока социализм, должны приютить беженца из обуржуазившейся России, охочего до всей этой «патрии о муэрты».
Разумеется, по возвращении от Мигунова сразу же потребовали подробнейшего отчета о поездке. Кстати говоря, вернулся он с Кубы какой-то скучный, и это сразу бросалось в глаза. Народ поначалу заподозрил, что Мигунов поймал на Кубе нечто серьезное венерическое, уж не ВИЧ ли? К счастью, этого не случилось, потому что по части предохранения от последствий Мигунов был докой. Зато случилось разочарование.
— Девки там не огонь, а мрак и ужас, — поведал Мигунов. — Ленивые до невозможности, оживляются только когда денег требуют, а так — бревна бревнами. Вся любовь только за деньги, по дружбе — ни-ни, времена изменились. А цены как у нас на Тверской. Но у нас за эти деньги получаешь куколку невероятной красоты и ухоженности, а там все девки вонючие, небритые, неухоженные… Эпиляция и педикюр? Ай не смешите меня! Об этом там никто понятия не имеет. Про постельное белье я вообще не говорю, хорошо если хоть какое-то есть. И половина рома — жуткая «паленка», один раз чуть концы не отдал. Кругом разруха, все убого и посконно, туриста каждый обобрать норовит… Нет, лучше бы я в Ригу съездил, честное слово!
Не давайте вашим мечтам сбываться… Или давайте, но не самым заветным.
Счастливый брак
— Первый раз я женился для мамы с папой, — говорил доктор Абашидзе. — Чтобы их порадовать. Второй раз я женился для собственного удовольствия. Третий раз — для карьеры. Но самый лучший мой брак был четвертый, когда я женился фиктивно для московской прописки. За два года мы с моей четвертой женой ни одного плохого слова друг другу не сказали, да и виделись всего три раза за это время. После развода сходили в ресторан, душевно там посидели, созваниваемся иногда, болтаем о разном… Ну прямо хоть в пятый раз на ней женись, уже по-настоящему.
Роковое письмо
Однажды в одной больнице обидели…
