— А суп? — Аля вертит головой в зеркало.
— Все, что заказывали. Выходи давай.
Аля в белом халате с вензелем отеля на груди, скрестив ноги на кровати, качнула стопкой в сторону Олега.
— Ты точно не?
— Мне вечером за руль. Не могу.
Быстрая тень по ее лицу, но она сдержалась, хотя так и подмывало сказать, что она-то вот, например, так все устроила, что до шести свободна и никакого руля потом.
— Разве это адюльтер? — грустно сказала, закусывая пирожком. — Адюльтер — это перечные стейки, фламбе, лобстер, камин, шампанское рекой, а ты от меня пирожком с водкой хочешь отделаться.
Олег расхохотался.
— Алька, но для загорода с камином нужно хотя бы дня два. Я-то в любую минуту. От тебя все зависит. Ты же не можешь.
— Ну, например, на каникулах детей отвезти к маме, — Аля очертила круг пирожком в воздухе. — Тогда два-три дня вообще не проблема. Скажу, что к подруге в Таллин, еще в Берлине у меня есть.
— А хочешь в Финку на озеро? Да хоть в Берлин, хоть в Париж, любой город мира..
— Ты что, богач? — лукаво склонила голову к плечу.
— Богач не я. Нина у нас богач.
— Как это? — Аля осторожно опустила недоеденный пирожок на блюдце.
Олег рассказал, что познакомился с юной Ниной на Бали семь лет назад. К тому моменту он жил там уже года три-четыре, классический дауншифтинг, на доходы от бабушкиной московской квартиры. Еще продавал в Россию сувенирку, кошельки, сумочки из кожи питона, напрямую с мастерами и фабриками договорился. Отправлял готовые изделия родственнику, а тот уже сбывал их через свой интернет-магазин. Нина — дочь состоятельных родителей: папа был профессором сексопатологии, известный коллекционер живописи. Влюбившись в Олега, осталась с ним на острове. Родители даже денег предлагали за то, чтобы он отступился от нее, много всего было, смирились вроде, но денег ни копеечки с той поры. Она устроилась администратором в русской школе серфинга, работала гидом по случаю, хватало им. Вернулись на родину недавно, когда родители Нины, здесь в Питере, ушли один за другим за какие-то полгода. Нине, любимому последышу, была оставлена коллекция картин, старшей строгой Вере — квартира на Гороховой.
— Одну картину продали, прикинь, всего одну, — Олег посмеивается. — Вот тебе хата на 15-й. Плюс ремонт, веришь? Нет, вру. На ремонт и Таиланд еще две ушло. Коровин и Малявин, в частную коллекцию.
— Ты же говорил, что дизелями железнодорожными занимаешься? — растерянно спрашивает Аля.
— Ну да, ну да, — Олег мерит шагами гостиничный номер, красиво откидывает назад свои русые волосы. — Там еще раскрутиться надо. Сейчас потихонечку.
— А сколько всего картин? — зачем-то спрашивает Аля.
— Ну, ценных было пять. Нет, погоди, это как считать, — он хмурит лоб, потом взглядывает на нее. — Почему это важно?
— Просто интересно, на сколько еще номеров и моих пирожков с супом хватит у Нины денег, — Аля быстро натягивает чулки, щиплет их по ноге, стараясь не порвать.
— Ты дура, что ли? — орет он.
И снова провалилась в ту амфетаминовую весну, из которой бежала. И нет уже больше этой его новой наполненности, волнующего подворота часов на косточке — все ложь. Как отвратителен тот разваленный пень на Смоленке, в гигантский лепесток которого он вжал ее, собирал губами мурашки там, где катался жемчуг. Задрав плащ, иступленно гладил ей бедра, сердце ухало совой. Трахаться на кладбище — только и мог придумать. Не осталось ни кусочка, ни косточки от возлюбленного, опять мальчишка-мерзавец обманул ее. Какой-то трюк с переодеванием. Как она могла здесь оказаться? В пошлой отельной постели — обрезки идеальной сумки повсюду, чужой жизни.
Она поднялась, но он отчаянно толкнул ее обратно на кровать. Почему бы и нет, в последний-то раз? Сладко скулила под его злыми пальцами, чулки порвал.
* * *
Звон вилок, галдят захмелевшие гости, чьи-то сладкие духи волнами в винной кислинке, разлитой в воздухе. Сначала просто предполагали, во сколько же явится именинник, потом принялись делать ставки:
— ...Двадцать один двадцать.
— ...Без пятнадцати, двадцать один сорок пять.
— Ровно в десять придет...
В стеклянную вазочку скинули по триста рублей. Банк сорвет тот, кто по времени ближе всего угадает.
— Не, ну нормально, Алина? Это же неуважение к гостям, — надрывался одноклассник Павла Сомов.
Его петушиная шея свешивается на твердый воротничок сорочки; дорогой галстук переливами.
— А я что сделаю? — Аля с улыбкой пожимает плечами, собирая у гостей грязные тарелки.
На кухне стукнула посудой о тумбу, выдохнула прерывисто “скотина”. Путаясь в иконках мобильного, набирала мужа снова и снова. Вне зоны он.
Не первый раз так: начинает праздновать на работе, и домой никак не доехать. Балагур, умница, щедрая душа, подчиненные носили Павла на руках. Там по буфету сейчас гуляют. Надо было на выходной праздник переносить — чувствовала же, что этим кончится. По молодости пару раз врывалась в офис под утро: самые стойкие — в хлам, шпроты, колбаса на газетке, поют, лбами друг в друга. Просто сегодня он поклялся ей, что будет вовремя.
— Аля, он чё, совсем уже, что ли? — подруга Ируся в дверях кухни с бокалом и сигаретами. — Уже третий раз так.
— Ира, он с коллегами отмечает, — Аля грохочет посудой, очищая тарелки от остатков еды. — Ничего страшного. Задержался. Ты же говорила, не будешь сегодня пить?
— Ну хорошо, — поет у виска стерва Ируся. — Просто мы видим, как ты нервничаешь.
— Ир, иди покури, а? Ты курить ведь шла?
Он, главное, сейчас будет счастлив суматохе вокруг него, пари, деньги в вазочке. Станет потрясать кулаками под восторженный гомон — дождались героя, — а она два дня мыла окна, чуть со стремянки не слетела, продукты таскала, как муравей, утку с розмарином, девять коржей Наполеона; ведь все, о чем просила, — прийти вовремя. “Может, у него там кто-то есть?” — вот что написано у Ируси на лбу.
Прибежали дети, торжественно жаловались на товарищей по играм и крику, требовали кока-колы и справедливости. Вместо этого получили от Али подзатыльники за испачканную одежду.
Она ловко расставляла гостям чистые тарелки, подныривая с правых локтей. На углу стола Сомов, вытащив ногу, вертел новым ботинком в воздухе по чьей-то просьбе. Впрочем, может, и без просьбы: Сомов — пижон и хвастун.
— Ну, смотрится, конечно. А какой у тебя размер? — спрашивает Аля.
Сомов ответил, и она замахала руками, привлекая к себе внимание. Уже первая смеется над своей историей. Рассказала, что недавно, когда была у педикюрши, хлынул ливень — ну, помните, неделю назад? А у нее с собой ничего, ни ползонтика. И вдруг прямо в кабинет администратор вносит ее зонт, огромный желтый. Оказывается, Павел принес. Увидел дождь за окнами и притащил, чтобы Аля не промокла на обратном пути, но дело не в этом. Через секунду вбегает вторая маникюрша с криком: “Это он, он, у кого ноги в ванночку не влезли”, а ей все глазами на Алю — молчи, мол. Аля умолила их рассказать историю с ванночкой. И тогда они наперебой о том, что Павел приходил как-то в салон делать педикюр, но все возможные емкости не подошли для его сорок седьмого. Ноги ему распаривали в обычном тазу, еле нашли.
