Знает или не знает Лена про Пояс Ориона? И если знает, не его ли она должна была забрать из дома, когда Кондрата засадили за решётку? Может быть, мать оставила ей ключи именно за этим? Чтобы она забрала Пояс?
Тонечка запустила руку в кудри и с силой почесала.
– Если бы Лена забрала Пояс, – пробормотала она, – её бы здесь давно не было! А она торчит в музее. Значит, Пояс всё ещё в доме.
– Что ты гавариш? – переспросил водитель. – Я здэс нэ слышать, э?..
Тонечка, не обращая на него внимания, продолжала думать.
Значит, Светлана Павловна, мать Лены, знает, что дочь в городе, не уехала. А что ещё она может знать?..
…Я пообещала, что никому не скажу, где прячется Лена, продолжала рассуждать в уме Тонечка, но я не обещала, что перестану задавать вопросы. С меня такого обещания и не требовали! Значит, я имею полное право продолжить расследование.
Ей-Богу, я не стала бы ничего такого проделывать, если бы меня не втянули! Я должна разобраться, хотя бы ради мальчишки из детского дома, который, по большому счёту, никому, кроме меня, не нужен! Уж Лене не нужен точно.
Самый лучший способ получить ответ, говаривала Тонечкина мать Марина Тимофеевна, это задать вопрос.
И Тонечка решила задать!
– Вот здесь налево поверните, – указала она водителю. – И во-он у того здания остановите, где телевидение!..
Она вышла из машины, прищурилась на солнце и вдохнула полной грудью.
Весна! Как есть весна!
Жалко, что в её клетчатой британской сумке нет тёмных очков! Она бы сейчас нацепила их на нос – поприветствовала таким образом весну.
Под нос вахтёру она сунула пропуск на Российское телевидение, и тот даже привстал немного со своего места – в знак уважения.
Тонечка дошла до лестницы и остановилась в раздумьях.
Если она сейчас поднимется на второй этаж к симпатичным редакторшам Наташе и Лёле, то сразу выложит, что их ведущая жива-здорова, но в подполье. Они ведь небось с ума сходят, у них съёмки на носу.
Значит, на второй этаж она не пойдёт.
И Тонечка решила спускаться вниз.
Чем ближе к буфету, тем прекрасней пахло в коридоре – кофе, свежими булками и, кажется, жареными котлетами. Наверняка Родион опять пропадает с голоду, хотя Тонечка велела Насте как следует его кормить, не обращать внимания на протесты, если тот будет сопротивляться, и выдала средства на фураж.
Подумав о детях и о том, как они сидят в музее перед картиной Маковского и целый час рассматривают её, она улыбнулась. Детей у неё точно никто не отнимет. Они будут с ней всегда.
А это так важно – знать, что кто-то всегда рядом…
Немного не дойдя до распахнутых дверей буфета, Тонечка стянула куртку, затолкала в рукав шарф и решительно свернула в подсобку.
В узком коридорчике стояли ёмкости с водой, на полках посуда стопками и горками, из кухни неслись обеденные звуки – что-то гремело, скворчало, слышались голоса.
Тонечка заглянула.
Светлана Павловна в поварском обличье – китель, фартук, колпак, – прикрыв глаза, нюхала пар, поднимающийся из большой кастрюли. Девчонка за прилавком выбивала чеки и подавала тарелки.
Светлана Павловна бросила в кастрюлю какую-то приправку, пристроила крышку, резво подбежала к духовке, распахнула – оттуда сразу запахло пирогами – и ловко вытянула противень. На нём рядами лежали ровные, блестящие, загорелые пироги.
– Вот мерзавчики! – похвалила пироги Светлана Павловна и тут увидела Тонечку.
Лицо у неё изменилось. Из румяного стало серым и резко заострилось.
– Светлана Павловна, – негромко протараторила Тонечка, – не волнуйтесь, я только что из музея «Красного Сормова». Там всё в порядке.
Повариха громыхнула противнем.
– Правда, правда. Вы правда не волнуйтесь так, я всё знаю и ничего никому не скажу.
– Тёть Свет, Стасу десять пирожков отпускаю? – девчонка обернулась от прилавка и тоже увидела посетительницу. – Здрасьте! Вы к нам?
– Я к Светлане Павловне, – сказала Тонечка очень-очень убедительно.
– Отпускаю пирожки-то, тёть Свет?
– Пять отдай, – распорядилась Светлана Павловна. – У нас три группы на выезде, ещё никто не обедал. Пускай потом приходит, я ему отложу, если останутся.
Повернулась и спросила совершенно другим тоном:
– Что вам нужно?..
– Вы только в меня ничем не кидайте, – попросила Тонечка. – Я просто хочу поговорить. Можно?
Светлана Павловна вытерла полотенцем большие руки с набухшими синими жилами.
– Принесло на нашу голову, – пробормотала она себе под нос. – И лезет, и лезет, и копается, и копается! О чём говорить-то будем?..
– О Поясе Ориона, – бухнула Тонечка.
Повариха взялась рукой за сердце. Колени у неё подогнулись.
Тонечка отшвырнула куртку, ринулась и подставила табуретку.
– Тёть Свет, вы чего?! – перепугалась девчонка за прилавком. – Опять сердце, да?..
Она тоже куда-то побежала, вернулась, в руке у неё была зажата упаковка таблеток. Очередь с той стороны волновалась, люди заглядывали в кухню.
– Может, скорую вызвать? Или окно открыть? Тётя Света, вы как? Машунь, ей бы прилечь!
– Сейчас, сейчас, – приговаривала девчонка. – Тёть Свет, вот нитроглицерин, давайте, давайте!
Тонечка сидела перед поварихой на корточках, держала за руку.
– Воды?
– Сейчас отпустит, – прошелестела повариха сухими синими губами. – Ничего…
– С ней бывает, – объясняла девчонка рядом. – Сердце плохое. А сегодня погода меняется, вон как на улице потеплело! Тёть Свет, говорю, на улице потеплело, это у вас на погоду! У моей бабушки, как погода меняется, всегда гипертонический криз! Тёть Свет, вам получше?
– Получше, получше, – прошептала повариха и пошевелилась на табуретке. – Ты иди, Машуня, народ обедать хочет!..
– Может, скорую всё же вызвать? – спросила Тонечка негромко.
– Какая ещё скорая! – отмахнулась повариха.
– Тёть Свет, вы на улицу пока выйдите, – проговорила девчонка, поворачиваясь от прилавка. – Я справлюсь, точно-точно!..
– Пойдёмте правда на воздух, – поддержала Тонечка. – Я вас проведу.
Повариха с ненавистью отняла руку, тяжело поднялась и пошла, время от времени опираясь на столы и полки.
Тонечка следовала за ней.
Светлана Павловна стянула фартук и колпак, сунула руки в рукава пальто, запахнулась и, сильно шаркая ногами, вышла в другую дверь. Тонечка следовала за ней.
Они вышли сразу на улицу, минуя телевизионный коридор.
