Стараясь не шуметь, Тонечка по очереди нажала на ручку каждой. Две были заперты, а третья неожиданно подалась. Тонечка шагнула внутрь и замерла.
Здесь было значительно теплее – от обогревателя, стоящего у стола. Ещё одна дверь вела в смежную комнату, из-под неё пробивалась полоска света.
Тонечка подкралась и очень осторожно заглянула.
И увидела письменный стол, на котором стоял электрический чайник и пара кружек, диванчик со свёрнутым пледом, книжный шкаф под потолок, на стуле навалено какое-то барахло.
Она ретировалась на цыпочках, изо всех сил стараясь ничего не задеть, прошла первую комнату, вернулась в туалет и перевела дыхание.
В этот момент коридор осветился, и директор позвал громко:
– Антонина! Всё в порядке?
– Всё, всё в порядке! – прокричала Тонечка, повернула кран и хлебнула из ладони ледяной воды.
Наспех открыла дверцы стоящего тут же шкафчика, где, по всей видимости, уборщица держала своё хозяйство, заглянула и выскочила из туалета.
– Как же холодно у вас!..
– А это чего такое? – спросил Родион.
У самого выхода стояла непонятная загогулина, а к ней был привешен начищенный медный колокол.
– Это рында, – объяснил директор. – Корабельный колокол. Раньше рынды была средством оповещения и для команды, и для других кораблей, если в тумане ничего не видно.
Тонечка натянула куртку и обмоталась шарфом. Руки у неё тряслись немного – от холода и волнения.
– А это спуск на воду, – директор показал на огромные цветные фотографии. – Вот сам корабль, вот строители, а это – крёстная мама.
– Чья?
Директор улыбнулся.
– Корабля. Когда корабль спускают на воду, его крестят.
– Как?!
– По-настоящему. Разбивают бутылку вина, когда он касается воды. И для этого приглашают женщину, которая и становится крёстной матерью.
– Да ну?!
– Вот тебе и ну, – передразнила его Тонечка. – Бежим, мы с тобой и так задержались!
– А можно мне в рынду бабахнуть?
Тонечка посмотрела на директора.
– Не бабахнуть, а ударить, – поправил тот. – Ударь, конечно.
Родин потянул за канат, колокол отозвался высоким медным голосом, очень громким.
– Я ещё раз, можно?!
И ещё раз ударил.
– У нас примета есть, – рассказал директор. – У того, кто бьёт в эту рынду, исполняются все желания.
У Родиона в последнее время появились несколько желаний, и он страстно хотел, чтобы они исполнились.
Все! Не одно, а чтоб все!..
Рында уж точно поможет, решил он. Не зря он сразу её заприметил!..
Они попрощались и стали спускаться по лестнице.
– Слушай, – заговорил Родион, – у них там картины, я посмотрел. Она очень страшная, называется «Ремонт доменной печи», ты не видела?
Тонечка помотала головой и у самого выхода придержала его за плечо.
– Тихо, – прошептала она мальчишке на ухо. – Делай, что я говорю. Выходи на улицу и как следует хлопни дверью.
Тот вытаращил на неё глаза. Она покивала: да, да.
– Возьми мою сумку. Сразу иди направо, за угол, стой и жди меня. Если не дождёшься, езжай в «Шератон», найди Сашу и скажи, чтобы ехал сюда. Ты понял?
Он смотрел на неё.
– Всё, – отрезала она. – Вперёд!
И подтолкнула его в спину.
Мальчишка явно колебался, но ей было не до разъяснений.
Она дёрнула на себя дверь, которая отделила их друг от друга – Тонечка осталась в музее, а Родион на улице. Замки щёлкнули, закрываясь.
Они немного постояла, прислушиваясь, а потом крадучись стала подниматься по лестнице.
В помещении с рындой и фотографиями директоров «Красного Сормова» было темно – как видно, директор сразу, как только они ушли, выключил свет. Рында отсвечивала в темноте начищенным боком.
Тонечка постояла, прислушиваясь. Ей было страшно и в то же время как-то отчаянно весело.
В ней всё перемешалось: сыщицкий азарт, фантазия сценариста, желание поставить точку в этом деле – или хотя бы восклицательный знак! – страх, холод, беспокойство за Родиона и желание поскорее добраться до дома и ужина!..
Она потрогала подставку рынды, просто так, чтоб не так страшно. Колокол чуть покачнулся, словно кивнул.
Тонечка осторожно вошла в левый коридор, замерла и подкралась к той самой двери, единственной, незапертой.
Там в глубине разговаривали – двое. Слов не разобрать.
Она прислушивалась изо всех сил, но невозможно было понять даже, кому принадлежит второй голос, мужчине или женщине.
Тонечка помедлила, зажмурилась, открыла дверь и вошла в кабинет с обогревателем у стола. Здесь по-прежнему было темно, свет падал из смежной комнаты, где разговаривали.
– А если он её прислал? – говорили приглушённо. – Что тогда?
– Не мог он её прислать! Никто ничего не знает!
– Но она же явилась!
Молчание. Сопение чайника. Бульканье кипятка.
– От него нужно избавиться.
– Как?
– Я не знаю, но он опасен.
– Господи, да он всегда был опасен! Что изменилось?!
– Ты что, не понимаешь?! Она же откуда-то прознала про… меня! Она и про тебя узнает.
– Нет.
– Почему?
Молчание.
– Она мне не понравилась, – признался первый голос. – Она не та, за кого себя выдаёт. Слишком быстро на меня вышла.
– Ты думаешь…
– Я думаю, что она из них. Из этих!..
– Не может быть.
Загрохотал стул – как горный обвал, – зазвучали шаги, всё ближе.
Тонечка ринулась в коридор и заметалась.
Куда?! Куда бежать?! Где прятаться?!
Она пронеслась по коридору и забилась в угол между рындой и стендом с фотографиями.
Сердце металось, как пойманный заяц в мешке.
Человек прошёл в другую сторону, к туалету. Там вспыхнул свет, зашумела вода. Очевидно, человек наливал воду в чайник.
Потом свет погас, дверь хлопнула.
Тонечка ещё немного посидела в углу, прислушиваясь. Отсюда совсем ничего не было слышно.
Очень осторожно, стараясь не оступиться и ничего не задеть, она обошла рынду, выбралась на площадку и стала спускаться.
– Говорю тебе, там кто-то есть! – громко заговорили сверху. – Колокол качается!
