Она кивнула.
– Наташ, – завопила Лёля, – нам везёт! Тоня не только звёздный эксперт, но и сценарист с глобальными семейными связями. Если нас уволят, пристроите на работу к Александру Герману?
– Предложение о поступлении на Нижегородское телевидение отменяется, – подхватила Наталья.
Тонечка задумчиво отхлебнула кофе из высокой кружки:
– В вашей группе есть кто-нибудь, кто ведущую хорошо знает?
Девицы переглянулись.
– Голубев наш из Москвы. Стеша тоже с нами приехала. Редакторы все наши.
– Как?! – изумилась Тонечка. – Получается, вообще все столичные?!
– Столичные штучки, – подтвердила Наталья. – Нет, мы смену-то себе готовим, но работаем в основном со своими, конечно. Так проще, хотя мы лёгких путей не ищем.
– Учить всех надо, – добавила Лёля и потянулась. – Видели бы вы, как люди пишут!.. Не сценарии, а сплошные… сны про звезду.
– Стилист местный, – спохватилась Наталья. – Точнее, стилистка! Которую Голубев обещал найти. Я вам сейчас телефон скину.
Тонечка продиктовала свой номер.
Разведка ничего не дала.
Нет, в Тонечкиной жизни появились две замечательные редакторши, и, пожалуй, она поняла, почему шоу «Любит – не любит» пользуется таким успехом, но ситуация нисколько не прояснилась.
Скорее, ещё больше запуталась. Почему-то Тонечка сразу поверила легкомысленной Лёле – знатоку человеческих душ, – что Кондрат Ермолаев бывший военный и Александр Герман не может этого не знать, раз уж он старый друг.
Старый друг лучше новых двух!..
Почему он ничего не сказал Тонечке о прошлом Кондрата, имеет ли это прошлое какое-то значение?
– А давно они женаты, не знаете?..
Леля пожала плечами:
– Когда мы приехали, никакого мужа у неё не было, вроде да, Наташ? А потом появился.
– И свадьбы не было? – продолжала приставать Тонечка.
– Нас не приглашали, это точно.
– Ну как же! Она же блогерша! Свадьбы для блогерш – первое дело. Острова в океане и платье за миллион. И фото в Инстаграм!
– Не было никаких фото, вот те крест, – не унималась Наталья. – Я же на неё подписана! И я не поняла, нам уже нужно начинать волноваться, что ведущая пропала, или рано?
– А когда следующая съёмка? – осведомилась Тонечка.
– На будущей неделе во вторник стартуем.
Она подумала немного и решила:
– Пока рано. Если мы её не найдём, я позвоню.
– Да мы тоже поищем, – пообещала Наталья. – Ну, где там Голубев застрял?!
Словно издалека услыхав призыв начальства, Голубев явился и доложил, что стилистку Лену Пантелееву не видела с самой съёмки, хотя та должна ей звонить, и если позвонит, стилистка попросит её немедленно связаться с шеф-редактором.
– Спасибо, – Тонечка допила кофе, с сожалением посмотрела в пустую кружку и поднялась. – Вы мне позвоните, если она найдётся?..
– Мы вам не помогли, да? – Лёля словно извинялась. – Но все равно, если нас уволят, вы пристроите нас к своему мужу?
– Конечно! – бодро пообещала Тонечка. – Первоклассные редакторы на вес золота!
– Откуда вы знаете, что мы первоклассные? Может, мы дуры?..
И все трое улыбнулись друг другу.
Тонечка вышла в коридор и постояла, размышляя.
Что сделал бы на её месте штабс-капитан из нашумевшего сериала? Или та самая героиня, которую она так и бросила в лодочном сарае? Уж они-то наверняка бы не растерялись и моментально придумали, куда двигаться дальше!..
Пожилая уборщица протирала полы, широко загребая шваброй слева направо. Тонечка посторонилась.
– Ходют и ходют, – в полном соответствии со своей ролью пробормотала уборщица. – Губы накрасют и ходют! Срамота!
Тонечка, которая всегда забывала накрасить губы, потрогала рот тыльной стороной ладони.
– И разговоры у них тьфу, пакостные! Один мат-перемат! А туда же, культурными прикидываются! И ходют!..
– У меня ноги чистые, я на машине приехала, – соврала Тонечка.
Уборщица плюхнула швабру в ведро.
– У тебя, мож, и чистые, а у остальных грязные! А я подтирай за всеми! Наталья Владимировна талдычит: у нас должно быть чисто, мы телевидение! А сами матерятся!
Наталья Владимировна, догадалась Тонечка, должно быть, шеф-редактор.
– Кажный-всякий день горбатисся! Спина отваливается, а я за ими подтирай! Наталья-то хотела мне какую-то помощницу нанять, а я ей – вот! – Уборщица энергично обтёрла руку о подол форменного платья и сложила пальцы в узловатую фигу. – Чтоб я работала, а за меня какая-то фефёла денежку огребала?! Нет уж, не бывать такому!
– А давно?
– Чего давно? – Уборщица опять принялась протирать пол.
– Работаете здесь давно?
– Тю! Так ещё с советской власти, когда тута контора была. Горгазмашпроект называлась! Там-то культурные работали, Никодим Петрович всех обязывал сменку носить! Внизу переобувалися, а сюда уж в чистой обувке всходили! Тогда порядок был!..
– Тогда да, тогда был, – подхалимским тоном поддакивала Тонечка. – То есть, вы всех здесь знаете?
– Век бы мне их не знать, срамников!
– И Лену Пантелееву?
– Ленку-то? Да её кажная собака в городе знает! Всякий вечер в телевизоре языком мелет да подолом трясёт! Я её терпеть не могу! Каблучищи наладит, губы накрасит, сиськи выставит и ходит! А мать приличная женщина с виду, рассудительная.
– Вы с ней знакомы? С матерью?
– Да чего ж не быть знакомой-то? Она тута в буфете, считай, с девяностых торгует! Никодим Петрович её на работу принимал, она ещё молодая была! Ты чего вытаращилася? Так оно всегда и бывает, мать приличная, а дочь с ума свихнулась! Срамота! А пироги у ей вкусные, у матери-то! Я и домой беру, и в гости когда. Говорю ей – ты уже мне отложи, Пална, ну она откладывает!
– А где буфет?
– Пирожка захотела? Так по лестнице вниз и ещё чуток вниз, а там налево!.. А я Палне так и говорю – на твою-то смотреть тошно, а вот Якубович – это да! Любимец мой!.. Чегой-то его кажный день не показывают? Вот показывали бы кажный день Аркадьича, народ бы в ножки поклонился и духом окреп! Чем срамоту глядеть, лучше Якубовича!.. Ты бы начальству свому передала, что ли!
Тонечка пообещала передать начальству, чтоб Якубовича показывали каждый день, и побежала вниз по лестнице.
Потом ещё немного вниз и налево.
В коридоре были стеллажи от пола до потолка, сплошь уставленные кассетами «Бетакам», давно вышедшими из употребления, видимо, архивными, дальше опять стеллажи с металлическими ящиками неизвестного назначения, а по правую руку единственная дверь, широко распахнутая.
