С какою же целью, однако? Мы узнаем сейчас, какую роль играет в сновидении абсурдность и какие мотивы обусловливают ее допущение или создание. Разрешение загадки в данном случае сводится к следующему. Мне необходима в сновидении какая-нибудь абсурдность и что-либо непонятное в связи со словом «Fahren» (езда), так как в мыслях, скрывающихся за сновидением, имеется одно суждение, требующее изображения. Однажды вечером, незадолго до сновидения, я был в гостях у одной знакомой дамы, выступающей в том же сновидении в роли «привратницы», и услыхал две загадки, которые не мог разрешить. Так как все остальные присутствующие эти загадки знали уже раньше, то я со своими безуспешными попытками разгадать их производил комичное впечатление. Вот эти загадки:
1. Господин повелевает, Кучер – сразу исполняет? Они – в гробах, их нет в живых, Но мы все имеем их.
Вторая загадка в первых двух строках тождественна первой:
2. Господин повелевает, Кучер – сразу исполняет? В колыбельках без помех спят они, но – не у всех.
Разгадка первой: «Vorfahren» – предки; второй: «Nachkommen» – потомки.
Когда в тот вечер мимо меня с высокомерным видом проехал граф Тун (vorfahrensah) и я невольно вспомнил о Фигаро, который считает заслугой аристократов то, что они дают себе труд родиться на свет, тогда обе загадки были мной использованы для роли промежуточных звеньев в сновидении. Так как «аристократ» легко замещается в сознании «кучером» (см. выше) и так как извозчиков прежде у нас в стране величали «Herr Schwager» («зятек»), то процесс сгущения мог включить в сновидение и моего брата. Мысль же, бывшая в основе сновидения, гласит: «Нелепо гордиться своими предками (Vorfahren). Лучше я сам буду предком». Вследствие этой мысли («нелепо» и так далее) и появилась нелепость в сновидении.
Итак, сновидение становится абсурдным в том случае, когда в мыслях, скрывающихся за ним, имеется в качестве одного из элементов его содержания суждение:
«Это нелепо, когда вообще одна из бессознательных мыслей грезящего сопровождается критикой и иронией. Абсурдное служит поэтому одним из средств, при помощи которого сновидение изображает противоречие, все равно как преобразование взаимозависимости между мыслями и содержанием сновидения, все равно как использование ощущений моторной связанности».
Абсурдность сновидения не следует, однако, переводить простым «не»:
она должна воспроизводить склонность мыслей, скрывающихся за сновидением, к иронии, включающей в себя и противоречие. Только с такой целью сновидение дает нечто курьезное, заслуживающее смеха. Оно превращает здесь опять-таки часть скрытого содержания в явную форму.
В сущности говоря, мы имели уже перед собой чрезвычайно доказательный пример такого значения абсурдного сновидения. Истолкованное нами без анализа сновидение об опере Вагнера, которая длится до трех четвертей восьмого утра, об оркестре, дирижер которого стоит наверху на башне, и так далее, выражает, по-видимому, как нелепо все в этом мире! Кто действительно заслуживает, тот ничего не получает, а кому безразлично, у того есть все – грезящая проводит тут, очевидно, параллель между своей судьбой и судьбой своей кузины. То, что все вышеупомянутые примеры абсурдных сновидений были сновидениями об умершем отце, также отнюдь не является случайностью. В этих сновидениях в типической форме имеются в наличии все условия для создания таких сновидений. Авторитет, присущий отцу, рано вызывает критику со стороны ребенка, его строгие требования побуждают ребенка зорко следить за малейшей слабостью отца, но почтительное чувство, сопряженное в нашем мышлении с личностью отца, в особенности после его смерти, обостряет цензуру, которая оттесняет от сознания проявления этой критической работы.
IV. Еще одно абсурдное сновидение об умершем отце.
«Я получаю извещение от общинного совета моего родного города с требованием внести плату за содержание в госпитале в 1851 году. Я смеюсь над этим, так как, во-первых, в 1851 году меня не было еще в живых, во-вторых же, мой отец, к которому это могло относиться, уже умер. Однако я иду в соседнюю комнату, где он лежит в постели, и рассказываю ему это. К моему изумлению, он припоминает, что в 1851 году он был сильно пьян и его куда-то отвезли. Это было, когда он работал для Т. „Так ты, значит, и пил? – спрашиваю я. – И вскоре после этого женился?“ – Я высчитываю, что я родился в 1856 году; это представляется мне непосредственно следующим друг за другом».
Та настойчивость, с которой это сновидение обнаруживает свою абсурдность, должна быть истолкована нами в силу вышеупомянутых соображений лишь как признак чрезвычайно ожесточенной и страстной полемики мыслей, скрывающихся за сновидением. С тем большим удивлением, однако, констатируем мы тот факт, что в этом сновидении полемика ведется открыто и что отец является тем лицом, которое служит мишенью иронии. Такая откровенность противоречит, по-видимому, нашему представлению о роли цензуры в деятельности сновидения. Недоразумение разъясняется, однако, тем, что здесь отец служит замещением другого лица, между тем как спор ведется с другим, на которое в сновидении имеется лишь одно указание. В то время как вообще сновидение трактует о неприязненном чувстве по отношению к другим лицам, за которыми скрывается отец, здесь дело обстоит как раз наоборот: отец становится здесь ширмой для других, и сновидение может потому так откровенно и беззастенчиво обращаться с его неприкосновенной работой, что при этом доминирующую роль играет сознание, что в действительности речь идет вовсе не о нем. Это положение вещей явствует из мотивов сновидения. Оно последовало вскоре после того, как я услышал, что мой старший коллега, мнение которого считается непогрешимым, высказался с возмущением и удивлением по поводу того, что один из моих пациентов пользуется моим психоаналитическим лечением вот уже пятый год подряд. Начало сновидения в весьма прозрачной форме указывает на то, что этот коллега одно время принял на себя обязанности, которые не мог больше исполнять отец (плата за содержание в госпитале); когда же наша дружба стала колебаться, на мою долю выпал конфликт ощущений, который в случаях разногласий между сыном и отцом вызывается ролью и прежними заслугами отца. Мысли, скрывающиеся за сновидением, горячо протестуют против упрека в том, что я не подвигаюсь вперед; упрек этот, относящийся вначале к лечению этого пациента, распространяется затем и на другое. Разве он знает кого-нибудь, кто мог бы это сделать быстрее? Разве неизвестно ему, что состояния такого рода обычно считаются неизлечимыми и продолжаются всю жизнь? Что значат какие-нибудь четыре, пять лет по сравнению с целой жизнью, особенно если пациенту само лечение приносит значительное облегчение?
Абсурдный характер этого сновидения отчасти вызывается тем, что в нем сопоставлены без посредствующих переходов отрывки из различных мыслей, лежащих в его основе. Так, например, фраза «Я иду к нему, в соседнюю комнату и так далее» оставляет тему, связанную с предыдущей частью сновидения, и в точности воспроизводит ситуацию, при которой я сообщил отцу о своей помолвке. Цель этой фразы – убедить меня в благородстве, которое проявил отец в той ситуации, в противоположность отношению ко мне других лиц. Я замечаю, что сновидение потому вправе иронизировать над отцом, что в мыслях, лежащих в его основе, он ставится в пример другим. Всякой цензуре присуще то, что о запретных вещах можно скорее говорить неправду, нежели правду. Далее он вспоминает, что был однажды сильно пьян и его куда-то отвезли; здесь уже нет ничего, что в действительности относилось бы к отцу. Скрывающееся за ним лицо – не кто иной, как знаменитый Мейнерт, по стопам которого я последовал и дружелюбное отношение которого ко мне сменилось вскоре открытой враждебностью. Сновидение напоминает мне, во-первых, его собственный рассказ о том, как в молодые годы он пристрастился к опьянению при помощи хлороформа и как ввиду этого должен был лечиться в госпитале, и, во-вторых, мою встречу с ним незадолго до его кончины. Я вел с ним ожесточенный литературный спор по поводу мужской истерии, которую он отрицал; когда я посетил его во время болезни и осведомился о его самочувствии, он стал подробно описывать свои недуги и закончил словами: «Вы знаете, я всегда был одним из нагляднейших примеров мужской истерии». Так, к моему удовлетворению, но, вместе с тем, и к моему удивлению, он согласился с тем, что так долго и так упорно отрицал. То, однако, что я в этой части сновидения замещаю Мейнерта своим отцом, объясняется не аналогией, проводимой мною между ними, а тем лаконическим, но вполне достаточным изображением условного предложения в мыслях, скрывающихся за сновидением, которое в более пространной форме гласит: «Да, если бы я был сыном профессора или гофрата, я бы, наверное, скорее пошел вперед».
