Эти сновидения об удобстве я видел очень часто в молодости. Привыкши работать до поздней ночи, я всегда с трудом просыпался вовремя. Мне снилось очень часто, что я уже встал и стою перед умывальником. Спустя несколько мгновений я все же начинал сознавать, что еще лежу в постели, но продолжал спать. Такое же сновидение, проявившееся в особенно остроумной форме, сообщил мне один мой юный коллега, любивший, как и я, поспать. Хозяйка, у которой он жил неподалеку от больницы, имела строгий приказ будить его каждое утро, но ей всегда приходилось долго мучиться, пока он просыпался. Однажды утром он спал особенно крепко; хозяйка постучала в комнату и сказала: «Господин Пепи, вставайте, вам пора в больницу». Ему тотчас же приснилась комната в больнице, кровать, на которой он лежал, и дощечка у изголовья, на которой написано: Пепи Г…, кандидат медицины, 22-х лет. Он подумал во сне: «раз я уже в больнице, значит, мне туда уже не нужно идти», – повернулся и продолжал спать. При этом он откровенно признался себе в мотиве своего сновидения.
В другом сновидении раздражение производит свое действие тоже во сне: одна из моих пациенток, подвергшаяся довольно неудачной операции челюсти, должна была по предписанию врача постоянно держать охлаждающий аппарат на больной щеке. Засыпая, она обычно его с себя сбрасывала. Однажды меня попросили сделать ей выговор за это; тем не менее она сбросила опять аппарат на пол. Пациентка оправдывалась: «На этот раз я действительно не виновата; это было результатом сновидения, которое я видела сегодня ночью. Мне снилось, что я была в опере, в ложе, и с интересом следила за представлением. В санатории же лежал господин Карл Мейер и громко стонал от головной боли. Я сказала себе, что у меня ничего не болит и что аппарат больше не нужен. Поэтому-то я его и сбросила». Это сновидение бедной страдалицы звучит как изображение оборота речи, который напрашивается на уста человеку, находящемуся в неприятном положении: я желал бы получить большее удовольствие. Сновидение рисует это большее удовольствие. Господин Карл Мейер, которому пациентка приписала свои болезненные ощущения, был ее самым далеким знакомым, о котором она могла вспомнить.
Нетрудно раскрыть осуществление желаний в некоторых других сновидениях, сообщенных мне здоровыми лицами. Один мой коллега, знакомый с моей теорией сновидений и рассказавший о ней своей жене, говорит мне однажды: «Знаешь, моей жене вчера снилось, – что у нее началась менструация. Интересно, как истолкуешь ты это сновидение». Это очень нетрудно: если молодой женщине снилось, что у нее менструация, значит в действительности ее не было. Я знаю, что ей хотелось бы до первого материнства попользоваться свободой. Это был удобный способ указать на признаки ее первой беременности. Другой коллега пишет мне, что его жене недавно снилось, что она заметила на сорочке молочные пятна. Это тоже признак беременности, но не первой; молодая мать желает себе иметь для второго ребенка больше молока, чем она имела в свое время для первого.
Одной молодой женщине, ухаживающей за своим заразно больным ребенком и отрезанной по этой причине от всего света, снится после счастливого окончания болезни большое общество, в котором находятся – А. Додэ, Бурже, М. Древо и др., все они чрезвычайно к ней любезны, и они превосходно проводят время. Писатели во сне очень похожи на свои портреты, которые ей пришлось видеть. За исключением Древо, она его портрета не знает, и он напоминает ей человека, который накануне дезинфицировал комнату больного и который был первым посетителем ее дома после долгого времени. Сновидение это можно объяснить целиком: пора уже немного развлечься, довольно уже этих забот и мучений!
Этих примеров, быть может, достаточно, чтобы показать, что очень часто и при всевозможных условиях можно найти сновидения с чрезвычайно ярко выраженным осуществлением желаний, которые выявляют свое содержание в незамаскированном виде.
[38]
Это по большей части короткие и простые сновидения, резко отличающиеся от спутанных и продолжительных, главным образом обращающих на себя внимание исследователей. Однако такие простые сновидения заслуживают несколько более подробного рассмотрения. Наипростейшая форма сновидений должна была бы быть, казалось, наиболее распространенной среди детей, психическая деятельность которых, безусловно, менее сложна, чем у взрослых. Детская психология призвана, на мой взгляд, оказывать психологии взрослых аналогичные услуги, как изучение строения и развития низших животных – изучению структуры высших. До сих пор, однако, к сожалению, детская психология в этом смысле не была в достаточной мере использована.
Сновидения маленьких детей представляют собою очень часто явные осуществления желаний и поэтому в противоположность сновидениям взрослых почти совершенно неинтересны. Они не содержат никаких трудноразрешимых загадок, но, безусловно, чрезвычайно ценны как доказательство того, что сновидение по самой своей сущности представляет собою осуществление желания. Я приведу здесь несколько сновидений, виденных моими собственными детьми.
Прогулке в красивый Галльштатт (летом 1896 г.) я обязан двумя сновидениями, виденными – одно моею тогда восьмилетней дочерью, другое – пятилетним сыном. Предварительно я должен заметить, что мы в это лето жили в Аусзее, откуда в хорошую погоду нам открывался превосходный вид на Дахштейн. В подзорную трубу хорошо виден был Симонигютте. Дети очень часто смотрели на него в подзорную трубу; не знаю, с каким успехом. Перед прогулкой я рассказывал детям, что Галльштатт лежит у подножия Дахштейна. Прогулке они радовались. Из Галльштатта мы прошли в Эшернталь, который привел детей в восхищение своими сменяющимися пейзажами. Только один мой пятилетний сын стал вдруг капризничать; как только мы видели новую гору, он тотчас, же спрашивал: «Это – Дахштейн?» Я вынужден был отвечать: «Нет». Предложив несколько раз этот вопрос, он замолчал недовольный. К водопаду он совсем отказался идти. Я подумал, что он устал. На следующее утро он пришел ко мне с сияющим лицом и заявил: «Сегодня ночью мне снилось, что я был на Симонигютте». Я понял его: он ожидал, что по дороге в Галльштатт мы увидим гору, о которой дети так много слышали. Когда он затем понял, что горы он не увидит и ему придется удовлетвориться небольшим холмом и водопадом, он испытал разочарование. Сновидение вознаградило его за это. Я стал его расспрашивать о подробностях сновидения. Но он сообщил мне очень мало. Как он слышал, «туда нужно идти шесть часов».
Во время этой прогулки и у моей восьмилетней дочери появилось желание, которое тоже было удовлетворено сновидением. Мы взяли с собой в Галльштатт двенадцатилетнего сына наших соседей, совершенного рыцаря, завоевавшего, как мне казалось, все симпатии маленькой девочки. На следующее утро она мне рассказала следующее сновидение: «Представь себе, мне снилось, что Эмиль – мой брат, что он говорит вам „папа“ и „мама“ и спит вместе с нами в большой комнате. В комнату вдруг вошла мама и бросила нам под постели целую горсть шоколадных конфет в синих и зеленых бумажках». Братья ее, которым уменье толковать сновидения не передалось по наследственности, объяснили его точь-в-точь так, как наши авторы: это сновидение – бессмыслица. Девочка же заступилась, по крайней мере, за одну часть сновидения, и для теории неврозов интересно будет знать, за какую именно часть: «Ерунда то, что снилось про Эмиля, но не то, что касалось конфет!» Мне самому последнее показалось непонятным. Но жена дала мне по этому поводу разъяснение. По дороге с вокзала домой дети остановились перед автоматом и попросили мать опустить монету, чтобы получить шоколад. Мать, однако, нашла, что этот день и так был достаточно богат осуществлениями желаний и предоставила это желание сновидению. Я на сцену эту не обратил внимания. Другую часть сновидения, отвергнутую даже самою дочерью, я понял без всяких комментариев. Я сам слыхал, как маленький Эмиль по дороге говорил детям, что надо подождать папу и маму. Эту временную принадлежность к нашему семейному кругу сновидение девочки превратило в длительное усыновление. Почему шоколадные конфеты были брошены под постели, этого объяснить без расспросов ребенка было, конечно, невозможно.
