В сновидениях, допускающих самое наглядное толкование, приходится очень часто оставлять какую-либо часть неразъясненной, так как при толковании мы замечаем, что там имеется клубок мыслей, который не внес никаких новых элементов в содержание сновидения. Это пуповина сновидения, то место, в котором оно соприкасается с неопознанным. Мысли, которые скрываются за сновидением и которые всплывают при его толковании, должны оставаться незавершенными и расходиться во все стороны сетевидного сплетения нашего мышления. Над самой густой частью этой сети и возвышается желание сновидения.
Возвращаемся к забыванию сновидений. Мы не сделали еще из него одного важного вывода. Если бодрствующее состояние обнаруживает несомненное намерение забыть сновидение, образованное во время сна, либо целиком по пробуждении, либо же частями в течение дня, и если главным виновником этого забывания мы считаем психическое сопротивление сновидению, которое уже ночью сделало свое дело по отношению к последнему, то возникает вопрос, что же, в сущности, вопреки этому сопротивлению дало возможность образоваться сновидению. Возьмем наиболее крайний случай, когда бодрствование устраняет сновидение, как будто его вообще не было. Если при этом мы примем во внимание деятельность психических сил, то должны будем сказать, что сновидение вообще бы не образовалось, если бы сопротивление ночью было бы столь же упорно, как днем. Отсюда следует, что сопротивление ночью утрачивает часть своей силы. Мы знаем, что оно не было устранено целиком: мы нашли следы его участия в искажении сновидения при образовании последнего. Но мы видим ясно, что ночью оно было не так упорно, что именно благодаря этому ослаблению сопротивления и образовалось сновидение; и мы легко понимаем, что оно, будучи восстановлено по пробуждении во всей полноте своей силы, тотчас же устраняет то, что приходилось ему допускать, пока оно было чересчур слабо. Описательная психология учит нас, что главнейшим условием образования сновидений является сонное состояние души; мы могли бы пояснить это следующим: состояние сна дает возможность образования сновидений, понижает и ослабляет эндопсихическую цензуру.
Мы испытываем, конечно, искушение считать это положение единственно возможным выводом из факта забывания сновидений и вывести из него дальнейшие заключения относительно распределения энергии в состояниях сна и бодрствования. Но пока мы этого делать не будем. Углубившись немного в психологию сновидения, мы узнаем, что допущение образования сновидений может быть охарактеризовано еще и иначе. Сопротивления осознаванию мыслей, скрывающихся за сновидением, можно избегнуть и без понижения его интенсивности. Очевидно, что оба момента, благоприятствующие образованию сновидений, ослабление и обход сопротивления возможны благодаря состоянию сна. Пока мы прервем обсуждение этого вопроса, чтобы скоро вновь вернуться к нему.
Есть еще другой ряд возражений против нашего метода толкования сновидений, которыми мы должны заняться сейчас. Мы поступаем ведь следующим образом: мы опускаем все целевые представления, господствующие обычно над нашим мышлением, обращаем свое внимание на какой-либо элемент сновидения и замечаем, какая из наших нежелательных мыслей соответствует ему. Затем мы берем следующую составную часть содержания сновидения, повторяем над ней ту же работу и, не обращая внимания на тот путь, на который увлекают нас мысли, устремляемся вслед за ними. При этом мы все время твердо уверены в том, что в конце концов без всякого содействия с нашей стороны мы придем к мыслям, из которых возникло сновидение. Против этого критика возражает приблизительно следующее. В том, что каждый элемент сновидения приводит к чему-либо определенному, нет ничего удивительного. С каждым представлением можно что-либо связать по ассоциации; странно только, что при этом бесцельном и произвольном мышлении доходят как раз до мыслей, скрывающихся за сновидением. По всей вероятности, это просто самообман; от одного элемента следуют по ассоциативной цепи до тех пор, пока она без всякой видимой причины неожиданно не обрывается; когда затем включается второй элемент, то вполне естественно, что первоначальная неограниченность ассоциации претерпевает сужение. Прежняя нить мыслей свежа еще в памяти и потому при анализе второго представления легче можно найти отдельные мысли, которые имеют нечто общее и со звеньями первой цепи. При этом аналитик уговаривает себя, что ему удалось найти мысль, которая служит узловым пунктом между двумя элементами онови-дения. Так как обычно при соединении мыслей позволяют себе всякие вольности и, в сущности, исключают лишь переходы от одного представления к другому, вступающие в силу при нормальном мышлении, то, в конце концов, не трудно уже из ряда «промежуточных мыслей» состряпать что-нибудь, что именуется затем мыслями, скрывающимися за сновидением, и выдается бездоказательно за психический базис сновидения. Во всем тут, однако, царит произвол и остроумное использование случайности, и каждый, кто решится на такого рода бесцельный труд, сумеет дать любое толкование любому сновидению.
В ответ на такие возражения мы можем сослаться на впечатления от вашего толкования сновидений, на неожиданную и примечательную связь с другими элементами сновидения, которая обнаруживается при прослеживании отдельных представлений, и на невероятность того, что нечто, что так исчерпывающе полно раскрывает сновидение, как наше толкование может быть достигнуто иначе, чем раскрытием ранее составленных психических соединений. В свою защиту мы могли бы сказать еще, что наш метод толкования сновидений идентичен с методом «разрешения» истерических симптомов, где правильность метода подтверждается появлением и исчезновением симптомов, где, таким образом, разъяснение текста опирается на сопутствующие иллюстрации. Мы не имеем, однако, основания избегать проблемы, каким образом благодаря прослеживанию произвольно и бесцельно развивающейся цепи мыслей достигается вполне определенная цель, – эту проблему мы можем, хотя и не разрешить, но зато всецело устранить.
Дело в том, что, безусловно, неправильно утверждение, будто мы прослеживаем бесцельный ход представлений, если, как при толковании сновидений, заставляем появляться наружу нежелательные представления. Можно доказать, что мы всегда можем отказываться лишь от известных нам целевых представлений и что вместе с исчезновением последних появляются неизвестные, или, как мы их неправильно называем, бессознательные целевые представления, которые и обусловливают затем течение нежелательных представлений. Мышления без целевых представлений, благодаря воздействию нашей собственной душевной жизни, вообще не существует: я не знаю даже и того, при каких состояниях психической неуравновешенности оно вообще мыслимо. Психиатры слишком рано отказались здесь от прочности психической сети. Я знаю, что беспорядочный ход мыслей, лишенный целевых представлений, столь же редко проявляется при образовании истерии и паранойи, как и при образовании или толковании сновидений. При эндогенных психических заболеваниях
[116]
он вообще, может быть, не имеет места; даже бред умалишенных, по остроумному предположению Лёре, вполне осмыслен и непонятен для нас лишь благодаря его отрывочности. При своих наблюдениях я приходил к аналогичным заключениям. Бред – результат деятельности цензуры; она не дает себе больше труда скрывать эту деятельность и вместо того, чтобы способствовать переработке, беспощадно отбрасывает все, что идет против нее; остающееся и кажется нам непонятным и бессвязным.
[117]
