Она была высокого роста, полная, в возрасте, критическом для женской красоты; муж ее все время молчал и сидел неподвижно. Я попробовал уснуть и в сновидении жестоко отомстил своим нелюбезным спутникам. Трудно представить себе, какие оскорбления и ругательства по их адресу скрываются за отрывочными элементами первой половины сновидения. После удовлетворения этой жажды мести проявилось желание перейти в другое купе. Но тут, однако, что-то заставляет меня найти объяснение этой перемене места действия сновидения. Как я попал вдруг в другое купе? Я ведь не помню, чтобы я переходил. Мне оставалось только одно: предположить, что я перешел в сонном состоянии, это очень странное явление, но примеры его знакомы невропатологам. Нам известны случаи, когда человек совершает путешествие в полубессознательном состоянии, ничем, однако, не обнаруживая его; проходит некоторое время, и он приходит в себя и сам удивляется пробелам в своих воспоминаниях. Таким случаем «automatisme ambulatoire»
[109]
я уже в сновидении считаю мой переход из одного купе в другое.
Анализ допускает и другое толкование. Объяснение, которое удивляет меня, если я приписываю его деятельности самого сновидения, неоригинально, а скопировано с невроза одного из моих пациентов. Мне приходилось уже рассказывать об этом чрезвычайно интеллигентном и в общем весьма добродушном молодом человеке, который вскоре после смерти родителей стал приписывать себе преступные наклонности убийцы и страдал от тех мер предосторожности, которые принял против себя самого, желая предотвратить возможность проявления этих наклонностей. Это был случай тяжелой формы навязчивых мыслей при полном сохранении рассудка. Вначале он мучился, гуляя по улице, необходимостью отдавать себе отчет, куда деваются встречные прохожие; когда кто-нибудь ускользал от его преследующего взгляда, он испытывал мучительное сомнение, не он ли «убрал» его. Между прочим, за этим скрывалось представление о Каине, ибо ведь «все люди братья». В конце концов он перестал выходить из дома и стал жить в четырех стенах своей квартиры. До него через посредство газет продолжали, однако, доходить известия об убийствах, совершаемых в городе, и его совесть внушала ему своего рода сомнение, не он ли преступник, которого ищут. Сознание, что он уже несколько недель не выходил из дому, предотвращало в первое время эти сомнения, пока однажды ему не пришло в голову, что он мог выйти из дому в бессознательном состоянии и таким образом совершить убийство, сам о нем не помня, разумеется. С этого дня он запер парадную дверь, вручил ключ привратнице и категорически запретил ей отдавать ему этот ключ, даже если он его у нее потребует.
Сюда относится, таким образом, мое объяснение того, что я перешел в другое купе в бессознательном состоянии; оно перенесено в сновидение в готовом виде из мыслей, скрывающихся за ним, и имеет очевидною целью отождествить меня с личностью этого пациента. Воспоминание о нем пробудилось благодаря следующей ассоциации. Несколько недель назад мне пришлось провести с этим господином ночь в купе; он совершенно выздоровел и сопровождал меня в провинцию к своим родственникам, которые вызвали меня на консультацию. Мы заняли отдельное купе, открыли окно и долго беседовали. Я знал, что его болезнь коренится во враждебных импульсах по отношению к отцу, относящихся к его раннему детству и имеющих сексуальное основание. Вторая сцена сновидения сводится действительно к представлению о том, что мои нелюбезные спутники потому так восстановлены против меня, что мой приход помешал их нежному тет-а-тет. Это представление относится, однако, к воспоминанию детства: ребенок, побуждаемый, вероятно, половым любопытством, крадется в спальню родителей, но встречает грозный окрик отца.
Я считаю излишним приводить дальнейшие примеры. Все они подтвердили бы только то, что мы заключили уже из всех нами разобранных: то, что акт суждения в сновидении представляет собою лишь повторение своего образца в мыслях, скрывающихся за сновидением. В большинстве случаев повторение это ни с чем не связано и плохо приспособлено к остову сновидения; иногда же, как в наших последних примерах, оно использовано настолько удачно, что на первый взгляд производит впечатление самостоятельного мышления в сновидении. В дальнейшем мы обратимся к рассмотрению той психической деятельности, которая, хотя и не всегда, по-видимому, фигурирует при образовании сновидений, но которая, будучи в наличии, стремится безупречно и осмысленно соединить в одно целое элементы сновидения, столь различные по своему происхождению. Предварительно, однако, мы должны рассмотреть аффекты, проявляющиеся в сновидении, и сравнить их с аффектами, вскрываемыми анализом в мыслях, лежащих в основе сновидения.
ж) Аффекты в сновидении.
Чрезвычайно меткое замечание Штрикера (77) обратило наше внимание на то, что проявления аффектов в сновидении не допускают того пренебрежения, с которым мы относимся после пробуждения к содержанию сновидения. «Если я в сновидении боюсь разбойников, то хотя разбойники и иллюзии, зато страх вполне реален»; точно так же обстоит дело и в том случае, когда в сновидении я испытываю радость. По свидетельству нашего ощущения, аффект, испытываемый нами в сновидении, отнюдь не менее значителен, чем испытываемый наяву и обладающий тою же интенсивностью; более энергично, чем кругом своих представлений, требует сновидение своими аффектами включения в число действительных переживаний нашей души. Мы не производим, однако, этого включения в бодрствующем состоянии, так как не умеем психически оценивать аффект иначе, как только в связи с определенным кругом представлений. Если аффект и представление по характеру своему и интенсивности не совпадают, то наше бодрствующее суждение приходит в смущение.
В сновидениях вызывало всегда удивление то обстоятельство, что представления не сопровождаются аффектами, которые в бодрствующем мышлении мы считаем необходимыми. Штрюмпель говорит, что в сновидении представления утрачивают свою психическую ценность. С другой стороны, мы можем наблюдать нередко и то, что интенсивный аффект возникает по поводу содержания, не дающего, по-видимому, ни малейшего повода к этому. Я нахожусь в сновидении в ужасном, опасном положении или в отвратительной обстановке, но не испытываю при этом ни страха, ни отвращения; в другой раз, наоборот, я могу возмутиться самыми невинными вещами или могу обрадоваться по поводу какой-либо безделицы.
Эту загадку сновидения разрешить легче, чем всякую другую: нам достаточно только перейти от явного содержания сновидения к скрытому. Мы не будем останавливаться даже на этом, а скажем только: анализ показывает нам, что представления претерпевают, различного рода замещения и смещения, между тем как аффекты остаются в неизмененном виде.
[110]
Неудивительно поэтому, что представления, измененные искажающей деятельностью сновидения, перестают соответствовать неизменившимся аффектам: стоит только анализу переставить истинное содержание на его прежнее место, как соответствие будет вновь восстановлено.
