Немного погодя послышались мужские голоса, приветствующие вернувшегося хозяина дома, и во двор вошел Тесей. Там его обступили рыдающие женщины с известием, что Федра мертва. Покончила с собой. Ее нашли только что, уже холодеющей, но в руке она сжимала послание к мужу.
— О драгоценная! — воскликнул он. — Ты вверила письму свои последние желанья? Его твоя печать скрепила, как уста, которые не улыбнутся мне отныне
[201].
Тесей вскрыл письмо и перечитал несколько раз. Потом повернулся к слугам, высыпавшим во двор.
— О, к небу вопиют, о, к небу те немые вопиют об ужасе неслыханном слова! <…>…знай, земля отцов, сын, Ипполит, на ложе посягнул отцовское… О Посейдон… <…>…пускай мой сын не доживет до этой ночи… <…> Пусть жалобу мою пучины царь услышит и сегодня же его сошлет в Аид…
[202]
Воцарившееся молчание нарушили торопливые шаги. Вбежал Ипполит.
— Что вижу?.. Тело твоей жены?.. Как это непонятно, ведь я ж сейчас расстался с ней — была она совсем здорова, — изумился он. — <…> Как же смерть ты объяснить бы мог, отец?.. И что же ты все молчишь? <…> И ты не прав, скрывая от друзей… нет, больше, чем друзей… свои печали.
— О, если бы хотя малейший знак имели мы, но верный, чтобы друга от недруга и лживые слова от истинных мы сразу отличали… — молвил Тесей. — <…> Смотрите все… Вот сын мой, опозорил он ложе мне, — и мертвая его, как низкого злодея, уличает. <…> Перед ее судом что значат клятвы, свидетели и вся шумиха слов? <…> Ты осужден. Немедленно покинешь Трезен. Священная земля Афин и все моей державы страны будут отныне для тебя закрыты.
— Ты упрекал меня в страстях, отец, — нет, в этом я не грешен, — пытался урезонить его Ипполит. — <…> За себя такого же другого, к сожаленью, я не могу подставить, чтоб порукой тебе служил. Пред Федрою живой мне также спор заказан. Ты легко бы нашел тогда виновных. А теперь хранителем клянусь тебе я клятвы и матерью-землей, что никогда жены твоей не трогал, что ее я не желал и что о ней не думал. И пусть умру, бесславно и покрытый позорным именем <…> коль это ложно… <…> Неправая из дела вышла чистой, а чистого и правда не спасла.
Тесей был непреклонен.
— Вдали от родины, скитаясь, вымаливая хлеб, ты будешь жить. Письмо — твоя улика. <…> Вон из дому без всяких промедлений!
Скитаться по чужим землям Ипполиту не довелось: смерть подстерегла его буквально за порогом. Отцовское проклятие исполнилось, когда Ипполит, навсегда покидая родные пределы, ехал на колеснице вдоль моря. Из воды вырвалось морское чудовище, перепуганные кони понесли, не слушаясь твердой хозяйской руки, и разбили повозку. Минуты Ипполита были сочтены.
Тесея ждала тяжелая расплата за содеянное. Ему явилась Артемида и поведала правду.
…Судом неправым ты убил
Тобой рожденного.
<…> Я свиток зол должна перед тобой
Развить, Тесей, без пользы — лишь печали
Прибавит он, я знаю, но пришла
Я для того, чтоб сын твой честно умер,
Оправданный. И я жены твоей
Любовное должна раскрыть безумье
И, может быть, борьбу. Ее Эрот
Ужалил сердце тайно, и любовью
К царевичу царица запылала:
Богиня так хотела, что для нас,
В невинности отраду находящих,
Особенно бывает ненавистна.
<…> А эту ложь
Оставила царица, умирая,
Боясь улики праведной. А ты,
Ее словам поверив, сына проклял.
Пока Тесей внимал богине, ошеломленный истинной картиной событий, во двор внесли едва дышащего Ипполита.
— …Невинно и чисто я жил <…> Волшебное благоуханье! В муках ты льешься в грудь… и будто легче мне… Ты здесь со мной, со мною, Артемида? <…> Товарищ твой и спутник умирает.
— Никто другой тебя мне не заменит, ты мне дороже всех из смертных
[203], — заверила богиня.
Ипполит перевел взгляд с излучающей сияние богини на убитого горем Тесея.
— Отец, мой дорогой отец, — прошептал он. — Твоей вины здесь нет.
— О если б за тебя мне умереть! — вскричал Тесей.
Их терзания прервал ровный и мягкий голос Артемиды, велящей Тесею обнять сына.
— Не ты убил его, — заверила богиня, — а Афродита. И знай, забвенью он не будет предан. И в вечность перейдет в стихах и песнях.
Артемида исчезла, не стало и Ипполита. Теперь ему предстоял совсем другой путь, ведущий в царство мертвых.
Тесей тоже стал жертвой коварства. Он гостил у своего друга, царя Ликомеда, во дворце которого через несколько лет будет скрываться переодетый в женское платье юный Ахилл. Согласно некоторым источникам, Тесей явился к Ликомеду после изгнания из Афин. Как бы то ни было, убил Тесея именно тот, кто приютил его у себя, но что побудило царя расправиться с гостем, не сообщается
[204].
Даже если афиняне действительно изгнали Тесея, вскоре после его гибели они стали воздавать ему почести, как никому другому из смертных. Его останки погребли в величественной усыпальнице и назначили ее навечно прибежищем для рабов, бедняков и бесправных в память о человеке, который всю свою жизнь защищал слабых и обездоленных.
III. Гeракл
О жизни Геракла рассказывает Овидий, но в совершенно нетипичной для него манере: очень кратко, избегая живописных подробностей. Подвиги героя ему неинтересны, он предпочитает душещипательные истории. В связи с этим кажется странным, что Овидий обходит вниманием сцену убийства Гераклом жены и детей, но этот эпизод мастерски изложен поэтом V в. до н. э. Еврипидом. Возможно, именно потому Овидий и не касается данной темы. Он вообще почти не использует сюжеты, обработанные греческими трагиками. Овидий игнорирует и один из самых знаменитых мифов о Геракле — миф о спасении Алкесты, которому посвящена еще одна трагедия Еврипида. Смерть героя описана у современника Еврипида Софокла. О борьбе младенца Геракла со змеями сообщают Пиндар (V в. до н. э.) и Феокрит (III до н. э.). В своем повествовании я следую главным образом двум великим трагикам и Феокриту, а не Пиндару, который крайне трудно поддается переводу и даже пересказу. Источником остального материала служит Аполлодор
[205], писатель I или II в. н. э., единственный, кроме Овидия, у кого представлено полное описание жизни и подвигов Геракла. Здесь я обращаюсь именно к нему, поскольку на этот раз — редчайший случай! — он превосходит Овидия в подробности изложения.
