– Да, – кивнул мистер Радж, – все. Без чьей-либо помощи. В ответ на бесконечную вашу доброту. – Он отнес пакеты в кухню, а потом вернулся и сообщил: – А те юноши уже поправились. Пара синяков под глазами, глядят волком, но ничего более. Это я их в городе встретил, неподалеку от гостиницы.
– А другая жертва? – спросил я, кашляя.
– О нем, – ответил мистер Радж, – я ничего не слышал.
Он ретировался на кухню, а отец спросил:
– Что еще за жертвы такие?
– Мистер Радж, – пояснил я, – грозный человек. Мягкий, но грозный. Ты любишь карри?
– Видишь ли, – ответил отец, – не думаю, что мне доводилось когда-нибудь его попробовать. Хотя погоди, в ресторане «Львы» как-то подавали тосты с бобами карри. Но это, наверное, не одно и то же?
– Нет, – сказал я, – это совсем не одно и то же.
Отец несколько стыдливо, словно внезапно оказался в гостях, пошел наверх, чтобы умыться и побриться. Вернулся он, когда внизу уже вовсю благоухало жареным луком и слышался стук ножа по разделочной доске.
– Мне бы надо в банк сходить до обеда, – сказал он, – справиться насчет кое-каких акций. Наверное, будет лучше, если я позавтракаю в городе. Стар я уже для всяких новшеств, честное слово. Для этих карри и всего такого.
– Это будет ужасным оскорблением, – сказал я. – Тебе нужно все же кое-чему поучиться, несмотря на твой возраст.
Кажется, я ничего более гадкого отцу за всю жизнь не сказал, но он только охнул в ответ.
– Ты знаешь, о чем я, – сказал я. – Как бы тебе понравилось, если бы кто-то вот так развернулся и ушел от тебя, это же все равно что пощечина.
– Хорошо, – уступил отец, – я вернусь.
Он укашлял прочь, а я пошел на кухню, которая хлопотами мистера Раджа превратилась в прохладный филиал Цейлона, усыпанный куркумой, стручковым перцем, кардамоном, наполненный громким шипением сковороды и густыми жаркими ароматами.
– Могу я помочь? – спросил я, и мистер Радж чуть ли не взашей вытолкал меня вон, размахивая руками, точно ветряк, и вращая дикими очами:
– Нет, нет и нет. Я, и только я сам должен это делать, понимаете? Я!
Так что я уполз прочь и укрылся за отцовской «Дейли экспресс», кашляя время от времени. Я даже ни одной сигареты за все утро не выкурил.
Отец, возвратившийся к новостям в час дня, чуть ли не бочком прокрался в дверь. Карри захватил дом, и у отца был виноватый взгляд незваного гостя. А потом, едва радио пропикало час, мистер Радж, хозяин в старом фартуке, найденном им в кухне, белозубый и сверкающий точеным носом, загромыхал салатниками с ломтиками перца, бананов, кокоса, огурцами, томатными кружочками, крутыми яйцами, маринованными пикулями, кольцами лука, корнишонами, чтобы они воссияли на столе, все еще накрытом к завтраку. Потом он принес рис и чапати
[42], потом подал блюда с рыбой – жареной и приправленной карри, а следом – сочные мясистые куски баранины под густым и горячим коричнево-красным соусом. И в качестве последнего аккорда он с размаху брякнул на стол громадный горшок с чатни
[43], украшенный этикеткой, на коей счастливое темнокожее семейство облизывает пальцы под надписью сингальской вязью. У отца был испуганный вид. Диктор бубнил новости, но никто его не слушал.
– Кушайте! – пригласил мистер Радж. – Налетайте на еду. В благодарность за гостеприимство и доброту.
И мы налетели. Папа зачерпнул карри, и у него перехватило дух. Он сунулся было по привычке в кухню за стаканом холодной воды, но мистер Радж воскликнул:
– Нет-нет! Я принесу. Это моя привилегия, мистеры Денхэмы.
Перед отцом словно открылся новый мир. Он ел, а глаза у него были изумленно распахнуты, как у младенцев с полотен эпохи Возрождения.
– Я понятия не имел, – потрясенно выдохнул он, – никогда даже не думал.
Он напоминал юнца после первого любовного соития. Новости подошли к концу, и кто-то принялся рассказывать о древних реликвиях Нортгемптоншира. А мы всё ели, уляпываясь соусом и отдуваясь, и кашляли уже не так натужно.
– Невероятно, – млел отец.
Мистер Радж сиял, изящными пальцами разрывая чапати. Это был замечательный карри – и потакание чревоугодию, и средство народной медицины. Мы все еще трапезничали, когда приехал викарий высокой церкви, чтобы забрать отца к девяти лункам. Разомлевший отец пригласил его войти. Викарий напоминал пепельно-седого актера в клетчатом жилете под жестким пасторским воротничком.
– Достопочтенный джентльмен, – сказал мистер Радж, – налетайте тоже, сэр. Здесь на всех хватит. Я никогда не имел возможности должным образом воздать добрым миссионерам за мое великолепное начальное образование.
– Ну, – сказал викарий, – выглядит действительно чертовски аппетитно.
– Это мистер Эр, – сказал отец, который всегда с трудом запоминал фамилии, – а это мой сын.
– Я уже позавтракал, – сказал викарий, – но стряпня моей экономки ни черта не сто́ит рядом с вашими яствами, богом клянусь.
И он преломил с нами чапати, а затем за обе щеки принялся уплетать истекающую жиром баранину. Чудная это была компания – усердный мистер Радж, коричневый и сияющий в старом фартуке, отец с просветленным взором, забрызганный красно-бурым маслянистым соусом, викарий, демонстрирующий, как здорово он умеет чертыхаться, в перерывах между жеванием, и я сам – небритый, в толстом мужском домашнем халате. Тем временем по радио зазвучала музыка, а мы будто бы исполняли карри, играя на нем, как на роскошном органе со множеством регистров. Викарий сказал что-то, я попытался ему ответить, но голос у меня почти пропал:
– Хрр, харри, хрош, – сказал я, а викарий рассмеялся по-актерски и заметил:
– Чертовски вам повезло, что вы не наш брат-проповедник, потерявший голос. Мне сегодня вечером еще выступать перед старыми коровами – оплотом «Союза матерей». Я помню, ха-ха, как в Теологическом колледже старина Берти Бодкин должен был читать проповедь на «Я свет миру»
[44], и мы его с нашей галерки почти не слышали. Тогда я крикнул: «Подтяни чертов фитиль, Берти!»
Он заржал во все горло, а мистер Радж поинтересовался:
– И что, тот джентльмен исполнил вашу просьбу?
– Он был большой любитель утапливать фитиль, – сказал викарий, – ха-ха!
К концу трапезы на столе мало что осталось.
– Оставшийся рис мы скормим птицам, – сказал отец, – скатерть все равно уже пора стирать, так что лучше всего связать вот это все в узел и отнести в раковину, – а потом он прибавил: – Там у нас в буфете есть капелька бренди, и я предлагаю выпить по чарочке в честь того, кто устроил нам этот праздник.
