– Сколько у него было припадков? – Я имел в виду отца Генри Моргана, которого, кажется, разбил паралич, когда он продавал кому-то двадцать пачек «Голд флейк».
– Десять или двенадцать вроде, – сказал отец. – Двенадцать апоплексических припадков. А он говорил «апокалипсических», этот старый невежа, ведь Апокалипсис – это же другое, это из Библии, как мне помнится.
– Откровения Иоанна Богослова.
– Да, я помню, было у нас одно довольно солидное издание. Ограниченный тираж, курсивом набирали.
– Как думаешь, они долго будут дом продавать?
Теперь я видел, что отец действительно приходит в себя.
– Не думаю. Такие деревни сейчас пришлись очень по вкусу торговцам автомобилями и прочим. Сам не знаю почему.
– А ты что будешь делать?
– Я-то что буду делать? Я буду в порядке. Я уже привык жить сам по себе. – Отец основательно откашлялся, будто в подтверждение своего заявления. – Я у Берил сроду помощи не просил. А что до воскресных обедов – что ж, я всегда могу приготовить себе что-нибудь этакое, чтобы было чуток не похоже на остальные дни недели. В конце концов, могу сделать рисовый пудинг, – прибавил он.
– Но тебе нужен кто-то, кого ты мог бы позвать в случае чего. Не нравится мне этот твой кашель. А я буду в Токио.
– Так, сынок, – перебил он меня, – если ты опять заводишь эту песню, так скажу тебе раз и навсегда: я не собираюсь остаток дней мотаться по заграницам, ни ради тебя, ни ради кого-то еще. Я всю свою жизнь прожил в Англии, если не считать Северный Уэльс, в котором практически все английское, кроме народа. В Англии я жил, в Англии и умру.
Замечательный монолог на закате. Свет медленно тускнел на горизонте у отца за спиной. Левой ладонью я комкал учтивую записку от мистера Раджа – тихой ранней пташки, пришпиленную им к его подушке: «И вот, дабы не тревожить Вас, мистер Денхэм, и тем более – Вашего высокочтимого отца… оба спали сном… сегодня я сопоставлю мои записи и, подобно Британскому льву, залижу раны, полученные не без чести… завтра явлюсь с ингредиентами для карри и приготовлю обильный цейлонский карри, который так полезен при простуде и заболеваниях дыхательных путей… не могу забыть и оставить безответной вашу гостеприимную доброту…»
– А знаешь, – сказал я, – я не настолько практичен, насколько должен быть. Весьма возможно, что я умру раньше тебя.
– Ты парень здоровый, – сказал отец. – Хотя и жирноват немного. Я же выкашлял большую часть своего жира. Но ты проживешь долго, как все в нашем роду.
– Я не о смерти в собственной постели, папа, – сказал я. – Мне приходится много летать. Помнишь, как я опоздал на самолет, который потом захватили в Бомбее? На свое счастье, помнишь?
– Ты всегда был везунчиком.
– Не знаю. Все равно каждый раз, когда я уезжаю из дому, есть вероятность, что этот раз – последний.
– Слушай, сынок, это все простуда вгоняет тебя в уныние. Скорее всего, это что-то гриппозное.
– Так вот, я думаю, что имею право попросить тебя кое о чем, прежде чем уеду.
– И о чем же? – Отец выпятил нижнюю губу, заподозрив неладное.
Величественные сливово-яблочные разводы украшали умирающее небо.
– Я прошу тебя пустить квартиранта.
Отец вскочил в отвращении.
– Квартиранта? Мне не нужны никакие квартиранты. Я сам могу себя содержать, благодарю покорно. Конечно, квартиранта – в мои-то годы. А теперь слушай меня, сын, сейчас ты ляжешь и чуток поспишь, постарайся пропотеть, чтобы из тебя вышла вся эта болячка. А через часок я угощу тебя горяченьким супом. Томатным супчиком – очень горячим, да с тостами.
– Ты не купишь меня своим томатным супчиком, – сказал я, – даже самым горячим. Это моя комната, не так ли? Так было оговорено, когда ты поселился в этом доме, правда? Моя комната. Так вот, я хочу, чтобы мистер Радж занял мою комнату.
Отец огорченно покачал головой. Притворялся, будто принимает мои речи за бред.
– Если ты имеешь в виду того индийского джентльмена, то я вынужден отказать. Не потому, что он индиец, – спохватился он. – Я не имею ничего против его цвета кожи, хотя я на самом деле уже слишком укоренился в своих взглядах касательно цветных, чтобы начать воспринимать какие-то новые идеи на сей счет. Так уж я устроен, – сказал он, будто оправдываясь. – Просто мне не нужны никакие жильцы, ни черные, ни розовые, ни желтые, ни разноцветные, как бильярдные шары. И утром, когда тебе полегчает, ты поймешь и согласишься со мной. А теперь я пойду вниз, – сказал он, – дам тебе поспать немножко. У них там новая программа на детском канале, каждое воскресенье. Что-то про двенадцать апостолов, кажется. Забавная – двенадцать апостолов, двенадцать Цезарей. А еще я читал, что кто родился с двенадцатью пальцами вместо десяти, добьется больших успехов в арифметике. Интересно, – сказал он, – неужели я действительно слишком стар, чтобы еще чему-то научиться? В любом случае поговорим обо всем этом завтра, – и он тяжко затопал вниз по лестнице, кашляя в лестничный пролет. – Хрроджерс! – отхаркнул он с пренебрежением, оставив меня одного в подступающем мраке, который должен был подействовать как снотворное.
Наутро болезнетворные бактерии покинули мою голову и принялись колонизировать грудную клетку. Мы с отцом проснулись приблизительно в одно и то же время, оба дохая так, как будто в дом напустили ядовитого газа. Я слышал, как он натягивал штаны, звякая мелочью в карманах, и кашлял, а я просто лежал в постели и кашлял в ответ. Его кашель в гостиной внизу казался громче обычного, менее сдавленным, как будто мы наконец-то заговорили на одном языке и ему хотелось показать, что он в этом языке больший дока, чем я. Встал я около половины одиннадцатого и, кашляя, в халате спустился в переднюю.
Подобно мощному порыву кашля с Востока, мистер Радж возник в проеме задней двери, едва пробило одиннадцать, улыбаясь, как ясно солнышко, и неся по бумажному пакету в каждой руке.
– Приветствую вас, дорогие кашляльщики, – метко сказал он, – надеюсь, что одному из вас скоро станет получше. Мистеру Денхэму-старшему, – сказал он с неумолимым восточным реализмом, – лучше станет уже, наверное, только в могиле, путь к которой, впрочем, нашими молитвами будет довольно долгим. Зато наш молодой мистер Денхэм – совсем другой коленкор. Ему еще долгая жизнь предстоит.
Он улыбнулся, а я вдруг явственно представил себе, как выглядит книга, из коей он извлек этот свой «коленкор» – изданный в Индии, флегматичный и неточный учебник английского языка предыдущего поколения, авторства А. А. Сарендрана или доктора П. Гурасами – толстенный, плохо отпечатанный, дурно переплетенный, напичканный примерами из писем к адвокатам и приглашений на чай. Я чуть ли не с нежностью посмотрел на мистера Раджа. Он сказал:
– Как я и обещал, мы сегодня будем кушать цейлонский карри. Никто из вас не шелохнет и пальцем. Я все приготовлю сам.
Отец с интересом посмотрел на мистера Раджа поверх своей «Дейли экспресс».
