И вот мистер Радж, с трепетом обнимая свою первую в жизни белую женщину, вышел на крошечную танцплощадку. Танцевал он хорошо. Я обратился к Эверетту:
– У нее собственная жизнь, и я вполне уверен, что Уинтерботтом о ней позаботится.
– У меня, – сказал Эверетт, который, как я заметил, потреблял темный эль не останавливаясь, – стойкое предчувствие беды. Поэты обладают пророческим даром. Поэт тоже сивилла.
Он икнул. Мне стало его жаль, и я сказал:
– Надо бы нам как-нибудь снова обсудить ваше «Избранное».
– Никогда, – воскликнул он гневно, – ни за что! Я не нуждаюсь в вашем покровительстве. – И снова икнул.
– Ах да, – сказал я, – извините, я совсем забыл. Тот ваш фельетончик в «Гермесе», написанный в соавторстве с моей сестрицей Берил, запечатлевший в вечности мое неотесанное филистимлянство набоба. Отлично, забудем об «Избранном».
Я оглянулся, застегивая пальто и наблюдая за увлеченным и счастливым мистером Раджем. Теперь мне пора улизнуть.
– Нет, нет, мы не этого хотели, – сказал Эверетт немощно.
Обе мои сумки стояли у двери. Я глупо начал пробираться к ним на цыпочках, забыв, что ковер и музыка заглушают шаги в любом случае и что мистер Радж, величественно кружа в экстазе, все равно может меня видеть и вряд ли выпускал из виду, а если и отвлекся ненадолго, то легко меня обнаружит. И в подтверждение он тут же перекричал музыку:
– Теперь вы посетите вашего отца, мистер Денхэм, и будете готовиться к вечеру. Мы увидимся позднее и продолжим наше отчаянное веселье.
И потом, когда я открывал дверь, ко мне подошел вест-индиец и сообщил:
– Это несправедливо, приятель, то, что делает иностранец, он пытается уговорить миссис Элис дать ему комнату в доме, а не мне, моей жене и ребенку, которые есть настоящие британские подданные. Поговорите с ней, са, и объясните, кто здесь заслушивает жилья. И, пожалуйста, са, укажите же оважение к музыке.
Он протянул кепку.
– Большое спащибо, са.
– Да-да, – сказал я, – да-да, конечно.
И я потащил свои сумки вверх по ступенькам. Журналы мои исчезли куда-то, но бог с ними. Я поковылял сквозь зимнюю тьму, хрустящую футбольными программками, к автобусной остановке – в этом городе случайные такси не ходили. Автобус был полон, и чтобы не спускать глаз с сумок, я вынужден был сидеть в нижнем салоне. Там я не мог курить, и дитя по имени Элспет все время пыталось переползти от своей матери ко мне на колени.
– Элспет, прекрати немедленно, – повторяла мамаша.
Глава 9
За месяц моего отсутствия отец состарился больше чем на месяц. Еще до того как открыть дверь и открывая ее, он прокашлял приветственную симфонию – душераздирающую, как те жалобы, которые приходится выслушивать от покинутого на время кота по возвращении из отпуска – мяукающие стенания о том, что с котиком дурно обращались. И, как тот же котик, которого доверили кормить нерадивым соседям, отец сильно похудел. Но все-таки в какой мере я, живущий собственной жизнью, обязан брать на себя ответственность за него? Частично я заглушил совесть с помощью зуба Будды, оправленного в брелок для часов, и отец весь искашлялся, прилаживая брелок на цепочку. Отхлебнув из липкой черной бутылочки, отец вздохнул сначала с трудом, потом более свободно, а затем, пока я доставал из сумки подарки для Теда и Вероники, он исполнил свой бесконечно повторяющийся трюк из дурно смонтированного фильма – во рту у него невесть откуда возник добела раскаленный бычок, торчащий, как кошачий язык.
– Там тебе письма, сынок, – сказал он, но в письмах не было ничего важного, кроме благодарностей от юного Уикера из Коломбо с дежурным приглашением разделить с ним полбутылки чего угодно в любое время, и, судя по штемпелю, письмо это летело вместе со мной и мистером Раджем.
– Полагаю, – сказал я, – тебя посетил некий цветной джентльмен.
– Он на тебя просто молится, – ответил отец. – Но я не мог позволить ему остаться здесь, даже если он твой друг. Правда не мог. Я ведь несколько (кха-кха-кха) старомоден в рассуждении о черномазых в доме.
– Они скоро будут во всех наших домах, – сказал я, – черномазые всех оттенков, еще до конца столетия. Новый мир принадлежит Азии.
– Отлично, – подытожил отец. – По этому случаю я прикупил свиных сосисок к полднику. Я подумал, что ты соскучился по ним после всего этого риса карри и тому подобного.
– Сосиски! – воскликнул я.
– Да.
Я хорошенько подрумянил сосиски на сковородке, поставил на стол сыр и сельдерей. Снова я был дома: полдник при электрическом свете, хрустящий сельдерей, ор и свистки из радиотрансляции футбольного матча, звук шлепнувшегося на коврик у двери футбольного еженедельника. Но в доме витал новый запах, который я не признал поначалу. А потом вспомнил, что где-то в окрестностях присутствует мистер Радж – дуновение кориандра и куркумы, дабы приправить наше холодное мясо. И отделаться от него я могу, только возвратившись в его мир, или что-то вроде того. Я вымыл посуду и составил компанию отцу перед бодрящим голубым экраном. Наш еженедельный друг – брутальный детина в шляпе – внушал нам, что наш долг содействовать Национальной гвардии в беспощадном искоренении наркомании среди старшеклассников. Он свалил, кивая под мрачную музыку, потом две девицы воспевали шампунь, кто-то сервировал банкетный стол одними бульонными кубиками, кошка мурлыкала о кошачьих пилюлях, а маленький мальчик пережевывал хлеб с неестественным удовольствием. Ведущая в новом платье ухмыльнулась и сообщила, что они (имея в виду себя) вот-вот куда-то отправятся. Она кувыркнулась во мраке, отец все кашлял и кашлял, а потом мы уже были готовы к «Черному лебедю», «Гадкому селезню», «Флаверовому козырю».
– Там у тебя-то небось жарко? – спросил отец, продрогнув на Клаттербак-авеню.
– Тепло, – ответил я, – а если на холме, то попрохладней, – и прибавил: – Тебе непременно надо поехать в теплые края. Просто в отпуск, не нравится мне твой кашель.
Кашель, едва о нем вспомнили, тут же взорвался с новой силой.
– Да я поправлюсь, – прокашлял отец, – весной.
– Ты должен, – настаивал я, – должен поехать со мной – морское путешествие пойдет тебе на пользу.
– Нет, – прямо сказал отец. – Тебе пора жениться, а мне не хочется жить с невесткой. А если ты не женишься, – рубанул он без обиняков, – что ж это будет, если мне придется якшаться с твоими гейшами или кто там у тебя водится.
– Кто это просветил тебя насчет гейш?
– Да знаю, и все. А этот твой индийский приятель далеко пойдет. Похоже, он на тебя просто-таки молится во всех смыслах.
– Ох, – сказал я.
Мистер Радж был истинно восточным человеком и отпускал вычурные комплименты («такой великий человек, фаллос его длинен и толст, подобно дереву, истинный родоначальник всех окрестных деревень»), но надо бы мне сказать ему, что в Мидлендском предместье это не сработает.
