Я подсовываю ей ситечко, оставшееся от первого гнезда, и подкладываю побольше строительного материала. Альфонсо приходится носиться туда и сюда, чтобы защитить все свое потомство от ее попыток выщипывать у них перья. Те, которые из первого выводка, уже летают достаточно быстро и сами от нее удирают, но малыши могут оказаться легкой добычей. Мне остается только гадать, как много пуха и перышек ей удалось бы добыть, если б Альфонсо не прилетал каждый раз птенцам на выручку. Увы, похоже, они остались бы голыми. Просто с ума сойти.
Закончив постройку гнезда, она тут же начинает откладывать яйца. И снова их пять. Все начинается по новой. Уже май, и ей едва удастся закончить высиживание третьей кладки яиц до наступления летней жары.
Второй выводок уже нашел дорогу в большой вольер и начал его обживать. Им все еще нравится, когда их кормят, и они любят гоняться за старшими братьями и сестрами. Те не связываются с ними и улетают подальше – за исключением одного кенара, того самого, темненького; я зову его Альфонсо Второй. Обычно он отвечает быстрым клевком в голову или шею.
Альфонсо Первого его ребятишки замучили до полусмерти. Каждый раз, когда появляется возможность слегка отдохнуть, он взлетает на верхний насест. Постепенно все начинают есть яичный корм, а некоторые даже принимаются экспериментировать с семечками. Птенцы из первого выводка уже лущат их вовсю и почти все время посвящают тому, что гоняются друг за другом и практикуются в пении. Временами их щебет звучит довольно громко.
Один из темных птенцов второго выводка тоже пытается петь, хотя получается у него примерно наполовину; судя по всему, это тоже кенар. Теперь в моем вольере девять обитателей. Когда я захожу в комнату, слышится шелест крыльев, потому что птицы разом взлетают на верхние насесты. Я провожу с ними много времени, и они все ручные. Каждый день я чищу вольер. Они не возражают против моего присутствия и то и дело садятся мне на голову или плечи, а пугаются и улетают, только если я сделаю резкое движение.
Расходы на корм растут и растут. Я обрыскал весь город от пригородов до центрального рынка и в конце концов нашел большой магазин, торгующий кормом, где можно купить канареечное семя, предназначенное специально для роллеров, оптом, в стофунтовых мешках. Они идут по восемнадцать долларов, но это более чем на треть дешевле того, что мне приходилось платить прежде. И у них есть бесплатная доставка на дом.
Заполучив мешок, я не вношу его в дом, а засовываю в старую жестяную бочку из-под масла, которую нашел на свалке и вычистил, и прячу в гараже. С таким количеством семян действительно приходится побаиваться мышей. Они очень опасны: в сумерках или на рассвете канарейкам трудно отличить семечки от мышиного помета. А он для них ядовит. Кстати, о мышах. Мать уверена, что птицы неизбежно привлекут в дом мышей, а насчет них у нее просто какая-то мания. Однажды утром мне довелось поймать на полу вольера одну мышку. Может, она поселилась у нас давным-давно, но убедить в этом мать мне бы не удалось. Я посадил ее в коробок и выпустил на свободу рядом со школой. Если бы мать узнала – прости-прощай. Птицы, клетки и все прочее вылетело бы из окна. Впрочем, она и так может проделать это в любой момент. Я ожидаю этого каждый раз, когда возвращаюсь из школы домой и захожу в свою комнату.
В третьей кладке птенцы вылупились из всех яиц, всего их пять. Заглянув в гнездо, я узнаю, что большинство их на этот раз светленькие. Однако на дне гнезда творится такое, что ни в чем нельзя быть до конца уверенным. Погода стоит теплая, так что Пташке не приходится слишком усердно сидеть на гнезде, чтобы согревать птенцов. Чаще она просто стоит над ними, расставив пошире лапки. Старшие птички стали такие чумовые, что мне приходится держать дверцу гнездовой клетки постоянно закрытой, чтобы они туда не проникли. Утром, перед тем как уйти, я оставляю Пташке корм, чтобы она клевала его, пока меня не будет. Вернувшись домой, я открываю дверцу, и Альфонсо немедленно бросается помогать своей подруге с вечерней кормежкой птенцов. Впрочем, Пташка и сама стала прекрасной матерью.
На улице становится все жарче, и теперь, когда птиц опять стало больше, я сам вынужден признать, что в моей комнате определенно «попахивает». Чтобы приготовить яичный корм, у меня уходит в неделю дюжина яиц и пакет сухарей. Кроме того, я замачиваю обычную зерновую смесь и подмешиваю в яичный корм, чтобы птенцы приучались лущить семена. Всю эту пищу я даю по утрам, когда просыпаюсь, незадолго до того, как идти в школу, затем проделываю это, когда возвращаюсь оттуда, а потом еще раз в конце дня. Покупка семян и яиц почти истощила мои финансы. Так что летом мне придется хорошенько подумать, как раздобыть деньги.
Кажется, прошло совсем мало времени, а птенцы из третьего выводка уже готовятся выпрыгивать из гнезда. Трое желтеньких похожи на Пташку. Двое из них имеют отметины на голове, у одного крапина прямо над левым глазом, а у другого темная «шапочка», слегка смещенная вправо, словно одетая набекрень. Еще один темненький, как Альфонсо, а у пятого, последнего, темные крылья, светлая грудка и голова чисто желтого цвета. Пташка у меня настоящая героиня – таскает корм, чистит гнездо и вообще заботливо обихаживает весь свой выводок. На краю гнезда для них всех уже мало места, и птенцы начинают толкаться. К счастью, теперь нет опасности, что кто-то, выпав из гнезда, может замерзнуть. К концу третьей недели все пятеро покидают гнездо и оказываются на полу.
И тут я совершаю ошибку. Мне следовало бы забрать Альфонсо из гнезда и отселить его в отдельную клетку. Прежде чем я успеваю понять, в чем дело, Пташка начинает вить еще одно гнездо. Ситечка я ей на этот раз не предоставил, так что она начинает сооружать его в углу в задней части клетки, пристроив его между крайним насестом и стенкой клетки. Альфонсо успел напроказить, и теперь она в положении, и отступать некуда. Я разоряю гнездо, но она с яростной настойчивостью принимается за починку. Тогда я забираю из клетки весь строительный материал, но она начинает нападать на птенцов и выщипывать у них перышки так, что кажется, будто в клетке пошел желтоватый снег. Грудка и верхняя часть лапок у некоторых птенцов становятся совсем лысыми. Я сдаюсь. Она выглядит здоровой, поэтому я привожу в порядок гнездо, мою его и водворяю на место, добавив еще строительного материала. Она за один день успевает закончить работу и уже вечером откладывает первое яйцо.
И опять она откладывает пять яиц. Эту кладку она высиживает не очень старательно, и я уже почти начинаю надеяться, что на этот раз никто не вылупится. Тщетно я вглядываюсь, пытаясь найти в Пташкином поведении признаки усталости; она лишь вполне дружелюбно «пипает» в мою сторону и, несмотря на то, что вид у нее, конечно, несколько возбужденный, выглядит счастливой и довольной своей судьбой. Интересно, понимает ли она, что вольер полон поющих, щебечущих, шелестящих крыльями птиц и все они, за исключением Альфонсо, получается, вышли из нее. Мне даже не верится.
И опять во всей кладке ни одного «болтуна». Мне приходится оставлять дверцу гнездовой клетки все время открытой, чтобы Альфонсо залетал туда и помогал кормить птенцов. Не думаю, чтобы Пташка могла справиться с этим одна. Альфонсо отгоняет от этой клетки молодняк и проводит в ней с Пташкой боˆльшую часть дня, а также всю ночь. Мне до смерти надоедает облупливать каждое утро сваренные вкрутую яйца, измельчать их и добавлять в корм. Запах этих двух яиц, да еще смешанный с запахом вилки, с помощью которой я их только что разминал, кажется мне отвратительным.
