Я водворяю ее обратно в гнездо. На грудке и по бокам перьев практически нет. На голове перышки очень редкие. Я вижу, что она юркнула обратно в гнездо, смешалась с остальными птенцами, и думаю, что на этом все и закончилось.
На следующий день я прихожу домой из школы, а она снова на полу. Альфонсо и Пташка чуть не сходят с ума. У меня такое чувство, что она упала только что. Но когда я беру ее в руки, она на ощупь холодная. Я держу ее в ладонях, чтобы согреть, потом кладу ее обратно в гнездо и надеюсь, что все обойдется. Пташка кормит всех своих птенцов, и когда я иду ужинать, все как будто в порядке.
После ужина оказывается, что она опять вывалилась из гнезда. Я кладу ее обратно и ломаю голову, что бы предпринять. Решаю понаблюдать, как все это происходит. Может, Пташка невзлюбила ее и выталкивает из гнезда, а может, она решила, что раз та добровольно покидает гнездо, то ее и не следует пускать обратно. Кто знает, какая мысль может втемяшиться канарейке? Примерно через час желтая малютка снова забирается на край гнезда. Перегнувшись через край, смотрит вниз, оглядывает вольер, где в это время летает Альфонсо. Встает на тонюсенькие с лысыми бедрами ножки и хлопает едва оперенными обрубочками, пока еще заменяющими ей крылья. Покачнувшись вперед, едва не вываливается из гнезда. Через пару минут все повторяется, и теперь она действительно падает. Я вижу единственное решение: перед тем как погасить свет, мне нужно удостовериться, что она точно в гнезде.
На следующей неделе все остальные птенцы тоже начинают вставать на край гнезда. Это словно входит у них в моду. Так они готовятся к тому, чтобы вскоре начать летать. Они как бы разрабатывают крылья: встают на высокое место, расправляют свои культяпки пошире и хлопают ими даже гораздо быстрей, чем это нужно при полете. Интересно, возникает ли при таком хлопанье какая-нибудь подъемная сила? Я пробую сделать что-то подобное сам, машу руками так быстро, как только могу, но ничего не чувствую. Для этого нужны перья. Мне кажется, если б я смог махать крыльями только вниз и мне не нужно было бы их снова поднимать, подъемная сила обязательно бы появилась. Когда я падал с газгольдера, это было все-таки больше падение, чем полет.
На исходе третьей недели они уже все начинают вылезать из гнезда и становиться на его край, даже ночью, и Пташка больше не сидит над ними, согревая их. Она опять начинает таскать в клюве кусочки дерюги, поэтому я вешаю еще одно ситечко на другой стороне клетки. Теперь между кормлениями она снова занята строительством. Альфонсо постепенно становится главным кормильцем птенцов. Кстати, он опять начал заигрывать с Пташкой, и я понимаю, что новому гнезду недолго осталось пустовать.
Пару раз я замечаю, что Пташка выдергивает мягкие перышки то у одного, то у другого птенца. Мне приходилось читать, что иногда канарейка может ощипать весь молодняк догола, чтобы выложить новое гнездо пухом и перьями недавних птенчиков, обрекая тех на смерть от боли и холода. Это случается еще и потому, что канарейки слишком давно живут в неволе. Сомневаюсь, чтобы такое происходило у диких птиц.
На третий раз, когда Пташка пытается подойти к одному из птенцов, чтобы позаимствовать у того что-нибудь мягонькое для отделки нового гнезда, Альфонсо набрасывается на нее и отгоняет подальше, в глубь вольера. Дважды она возвращается, и каждый раз именно Альфонсо спасает свой выводок. Еще несколько дней он сидит рядом с гнездом и караулит. Мало ли что может произойти.
Наконец Пташка заканчивает и новое гнездо. Между тем я получаю огромное удовольствие, наблюдая, как повзрослевшие птенцы совершают свои первые полеты. Желтая самочка продолжает вываливаться, пока не справляется с этой проблемой – путем проб и ошибок. Я было уже решил, что ей нравится падать. Мне самому это начинает нравиться – прыгать, конечно, не падать, – причем как можно дальше, так чтобы подольше ощущать свободное падение. После длительных тренировок я научился прыгать с высоты восемь футов и обходиться без ушибов.
Наконец один из самцов определенно решает вылететь из гнезда. Тот, который желтый. Он слишком осторожен, чтобы позволить себе вывалиться, хотя, пожалуй, слишком осторожен и для того, чтобы полететь. Он долго топчется на краю гнезда, хлопает крыльями как сумасшедший, тянется вверх, но ничего особенного не происходит. Похоже, он развивает немногим большую подъемную силу, чем я, когда машу руками. Похоже на то, как некоторые барахтаются в воде, не умея плавать: бьют по ней руками и ногами, но все без толку. Чтобы летать, нужно почувствовать, что воздух имеет плотность и может служить опорой. Тут многое зависит от уверенности в этом. Кажется, желтый птенец не выработал в себе достаточной уверенности в том, что от воздуха можно отталкиваться. Я наблюдаю за ним часами, днями, я словно сам становлюсь кенаром. Я знаю, что могу понять, о чем он думает, когда почти решается полететь, но в последний момент отступает.
Теперь каждый из них выглядит уже почти как взрослая птица. Правда, хвостики еще короткие, и мягкая кожица в уголках клювиков еще не затвердела; у них пока сохраняются маленькие и пушистые, похожие на антенны перышки, торчащие над глазами и низко свисающие. Во всем остальном они выглядят как взрослые канарейки, только вполовину меньше.
Этот желтый кенар наконец собирается с духом. И все-таки, уже решившись, хочет пойти на попятный, но слишком поздно: он вспархивает и, расправив крылья, почти не взмахивая ими, планирует в дальний угол клетки. Приземляясь, он не может не поскользнуться, и ему едва удается встать на ноги, те разъезжаются на покрывающем газету песке. Но вскоре он уже начинает прыгать следом за Альфонсо, выпрашивая у него корм.
Вообще-то иногда кенар перестает кормить птенцов, когда те покидают гнездо, но Альфонсо, кажется, готов смириться с неизбежным. Теперь он какое-то время будет для птенцов главным родителем. Он кормит и тех двух, что остались в гнезде, и только что вылетевшего из него желтого кенара, и желтую канарейку, которая вот уже день, как покинула гнездо. И когда он кормит последних двоих, сидящий в гнезде темный кенар из одной только жадности, не имеющей ничего общего с желанием летать или стремлением покинуть гнездо, слетает вниз и плюхается на пол рядом с Альфонсо, после чего начинает клянчить, чтобы его покормили. Вот так: только что произошло самое важное событие в его жизни, он впервые полетел, но не может думать ни о чем, кроме еды. Не мог стерпеть, сидя в гнезде, того, что внизу кого-то кормят. Как легко пройти в жизни мимо самого главного.
Последний, пестренький птенец спрыгивает вниз под вечер того же дня. Это настоящий тихоня. Он карабкается из гнезда на жердочку и оказывается в воздухе лишь потому, что ему не удается сохранить равновесие.
Они все собираются в кучу на полу в одном из углов клетки, пытаясь таким образом вновь обрести былые тепло и безопасность. Как только Альфонсо залетает в клетку, они преследуют его по пятам и готовы замучить до смерти постоянными просьбами их покормить. Альфонсо на удивление безропотен и только и знает, что таскать им пищу. Мне становится его жалко, и я ставлю на пол клетки кормушку с большим запасом яичного корма.
