* * *
– Привет, красотка, как дела? – спросил владелец кафе, целуя ее в обе щеки. – Ты к нам надолго?
– Да нет, я проездом. Зашла вот выпить кофе.
– Сейчас принесу. Может, внутрь зайдешь? На террасе холодно.
– Нет, спасибо. – Она заставила себя улыбнуться. – Подышать хочется.
* * *
Она поняла, что все летит кувырком, в тот миг, когда он спросил Макса, сколько времени займет дорога до Дижона. Аврора, как всегда, заказала купе на четверых в вагоне первого класса, чтобы им никто не мешал и они могли спокойно поработать. Какая там спокойная работа! ЖБМ поставил на свободное кресло кожаную сумку с урной, в которой хранился прах Пьера, – до сих пор он не выпускал его из рук, не доверяя нести даже своему водителю. Они с Авророй открыли ноутбуки и начали составлять отчет по итогам ее телефонных звонков в Англию и Россию, которые она сделала, пока он фотографировался. Аврора плохо соображала; ЖБМ что-то втолковывал ей, а она пыталась отправить матери эсэмэску – безуспешно, потому что они успели далеко отъехать и сеть больше не ловилась. Все, больше от нее ничего не зависело; повлиять на дальнейший ход событий она была не в состоянии. Дважды переспросив у ЖБМ одну и ту же цифру, она извинилась и пошла в туалет. Закрыв за собой дверь, она обнаружила, что у нее трясутся руки. Она зажмурилась и несколько раз глубоко вдохнула. Бесполезно. Может, это и есть то, что называется панической атакой? Она читала в интернете, что проявлением высшей точки панической атаки является ощущение немедленной смерти. Дрожь не проходила. К ней добавилась дурнота, усугубленная гулом в ушах и нехваткой воздуха; Авроре казалось, что поезд летит вперед с удесятеренной скоростью. Она заставляла себя спокойно дышать, избегая смотреться в зеркало; собственное отражение, которое она уловила краем глаза, показало ей молодую белокурую женщину с безумным взглядом и мертвенно-бледным лицом. Раздался стук в дверь, и чей-то недовольный голос пробурчал: «Эй, тут очередь!» – «Отвали!» – рявкнула она и, пошатнувшись от головокружения, едва успела ухватиться рукой за сушилку. «Сахар… – вслух произнесла она. – Мне срочно нужен сахар!» Она распахнула дверь и направилась к вагону-ресторану. Шагая по вагонам, она то и дело оступалась и, чтобы не упасть, держалась за подголовники кресел, занятых пассажирами. Перед баром вагона-ресторана толпилась очередь. Аврора решительно прошла вперед и тоном, не терпящим возражений, приказала бармену:
– Дайте мне сахару. Поскорее, пожалуйста. У меня приступ гипогликемии. Я сейчас потеряю сознание.
Бармен бросил отсчитывать сдачу очередному клиенту, налил стакан воды и высыпал в него несколько пакетиков сахара, которые профессиональным жестом мгновенно вскрывал один за другим. Он размешал сахар ложкой, протянул стакан Авроре и не спускал с нее глаз, пока она не выпила все до дна. Еще не хватало, думал он, чтобы у него в вагоне-ресторане посетителю стало плохо. Бармен ежедневно молил бога, чтобы ему не пришлось воспользоваться дефибриллятором, прикрепленным к стене на случай внезапной остановки сердца у пассажира: несколько месяцев назад, во время стажировки, ему показывали, как с ним обращаться, и он твердо знал, что ни за что на свете не сумеет правильно воспроизвести всю последовательность действий.
– Вы плохо выглядите, – сказал ЖБМ, когда Аврора вернулась в купе.
Она пробормотала, что с ней все в порядке: наверное, просто «случился спазм».
– Спазм? – переспросил ЖБМ. Судя по всему, он не больше Авроры верил в версию спазма; впрочем, вряд ли хоть один из них сумел бы внятно объяснить, что такое этот пресловутый спазм.
– Ладно, хватит работать, – решил ЖБМ. – Отдохните. Вздремните.
Аврора запротестовала, но слишком вяло. Она придвинулась поближе к окну. ЖБМ накрыл ей плечи своим пальто, и она уснула.
Лиловые тучи над виноградниками, предвещающие на завтрашнее утро густой туман, окрасились по краям оранжевыми предзакатными бликами. Аврора уже не сомневалась, что мать сдастся. Ей не устоять перед ЖБМ. Это вопрос минут. Она перевела взгляд на двери гостиницы, куда он недавно зашел. Сейчас он уже встретился с Беранжерой. Скоро он обо всем узнает. Тайна, которую она хранила всю жизнь, рухнет за пару секунд – так на бирже обваливаются акции компаний, основанных столетие назад: стоявшие прочно как скала, они за одно утро биржевой паники обращаются в пыль. Официант принес ей кофе. Аврора высыпала в чашку сахар и медленно размешала его ложкой.
Аврора
Это случилось в Кло-де-Вужо, в легендарном бургундском замке, похожем на лайнер, плывущий сквозь океан виноградников. Именно здесь мои родители познакомились – на «капитуле» винного клуба «Рыцари Тастевена». Вторая глава истории разыгралась здесь же пятнадцать лет спустя. Забавно, что разные этапы моего существования связаны с этими самыми «капитулами», как члены братства любителей бургундского вина называют свои собрания, на которых в ходе ритуала, напоминающего масонский, принимают в клуб новичков, после чего устраивают пышный банкет на сотни приглашенных.
В первой главе моя мать познакомилась с коммерческим директором винодельни «Бушар», ответственным за сотрудничество со странами Азии, Франсуа Дельфером. Во второй я имела краткую беседу с пожилым господином – заслуженным рыцарем братства, который носил на груди, на желто-красной ленте, серебряную дегустационную чашу. Мы стояли во дворе замка, когда он жестом подозвал меня к себе.
– Мне сказали, ты дочка Беранжеры Леруа?
– Да, это я.
– А как тебя зовут?
– Аврора.
– Точно, Аврора. Аврора! – Он торжественно воздел к небесам указательный палец. – Ты – мое последнее дитя!
Я хорошо помню, как удивилась и даже пробормотала: «Простите?»
– Я доктор Лесар. Я принимал роды у твоей матери. В последний рабочий день. Назавтра я ушел на пенсию. А где твоя мать? Хотел с ней повидаться. Мы с женой частенько захаживали к вам в гостиницу – в ресторан, я имею в виду. Я и твоих деда с бабкой знал.
Я огляделась. Повсюду плотными группками стояли знатоки бургундского, между ними сновали с серебряными подносами официанты, разнося фужеры с игристым вином. Матери среди них видно не было.
– Не знаю. Она должна быть где-то здесь. Кажется, я родилась недоношенной? – спросила я, просто чтобы поддержать разговор с доктором, который по возрасту годился мне в деды.
– Ничего подобного! – возразил он. – Ты родилась точно в срок, деточка.
Он допил игристое и добавил:
– Всех детей, которых принял, запомнить невозможно, но первого и последнего я не забуду никогда.
Я собиралась что-то ему ответить, но в этот миг на лужайке зазвучали охотничьи рожки: оркестранты в средневековых нарядах заиграли старинную мелодию. Какой-то человек окликнул доктора Лесара. Он погладил меня по голове, сказал, перекрывая шум: «Передай матери, что я здесь, Аврора», – и отошел. По двору замка плыла, ширясь, торжественная музыка медных труб, которая всегда наводила меня на мысли о гибели животных. С тех пор, думая об охотниках, я всегда вспоминаю тот день.
