Модельные агентства были прекрасно осведомлены об этих клондайках женской красоты. Раз или два в год они направляли в эти медвежьи углы очередного «кастинг-менеджера», который действовал примерно так же, как в далеком прошлом североамериканские трапперы, только вместо ружья брал с собой цифровую камеру. Пойманную дичь он снимал во всех видах, не забывая про зубы, и отсылал в агентство отчет. Иногда какой-нибудь из этих девушек действительно удавалось стать моделью. Она совершала мировое турне, снималась в рекламе ведущих брендов, ее приглашали на светские коктейли, где она заводила массу полезных знакомств, а в конце концов выходила замуж за толстосума, рожала ему детей и проводила остаток жизни в Калифорнии, в собственном доме с бассейном, штатом прислуги и личным парикмахером. Ее менее везучие подруги перебирались в город, где работали официантками или продавщицами. Некоторые, как, например, Ирина, помыкавшись какое-то время, соглашались сниматься в порнухе: а что, работа как работа, не хуже прочих. Они тоже ездили по миру, жили на содержании мужчин, которых глубоко презирали и меняли как перчатки, пока не попадется действительно порядочный человек. Или не попадется.
* * *
У Лепеля тренькнул компьютер, сигнализируя, что на имейл пришло письмо. Писал галерист. «Привет, Стэн! Тебе звонил некий Ален Масулье, он утверждает, что вы с ним знакомы. Рассказывал про какую-то песню и про письмо, я не все понял. Он врач. Он уже писал мне на почту, но я забыл тебе переслать. Отправляю сейчас. Пока».
– Хорошие новости? – спросила Ирина.
– Старый знакомый жаждет встретиться.
– Надо пригласить, – сказала Ирина.
– Не уверен, – пробурчал Лепель. – Стоит прославиться, как все рвутся с тобой дружить.
Он пошел к себе в мастерскую, где на него с молчаливым упреком смотрел гигантский шип, словно бросая вызов его способности к креативу. Что-то подсказывало Лепелю, что он не сможет предложить катарцам ничего подходящего.
Командир
– Ты что, в лото выиграл?
– Бери выше. В лотерею. «Евромиллион». Слыхал? – ответил Воган.
Ален ничего не успел сказать, потому что в следующую секунду в стенах того, что еще недавно было клубом «Блэк-Бильярд», раздался громкий визг электропилы. Столы были сдвинуты в угол и накрыты пленкой: в просторном помещении с шестиметровыми потолками, украшенными лепниной, шел ремонт. Академия французского бильярда, основанная в 1930 году, прекратила свое существование, вытесненная штаб-квартирой партии «Франция-Республика». На стене висел огромный плакат с названием партии и ее слоганом: «Справа направо». Ален с Воганом сидели лицом друг к другу в удобных креслах честерфилд – последних напоминаниях о прежнем интерьере – и пили красное вино. Вокруг трудились полтора десятка рабочих. Личная гвардия Вогана – пятеро коротко стриженных парней и девица в камуфляжных штанах – при появлении Алена отошли подальше, взгромоздились на барные табуреты и уткнулись каждый в свой смартфон. Пила умолкла.
– Да, – спокойно повторил Воган и поболтал вином в бокале. – Я не шучу. Я правда выиграл. Мужик с парижской окраины, который пять месяцев назад сорвал джекпот в сто сорок миллионов евро, это я. Так что теперь, – он повысил голос, – меня спонсирует государство! Я приношу обществу пользу! Я уже тридцать лет играю в эту игру, и справедливость наконец восторжествовала. Ты только представь себе, что такие бабки мог выиграть какой-нибудь исламист! Подумай хорошенько, на что он их пустил бы! Подумал?
– Не уверен, что они играют, – вяло возразил Ален.
– Никогда нельзя знать, – не согласился Воган. – Но выиграл я. Теперь у меня денег больше, чем у республиканцев и социалистов вместе взятых. Я купил этот дом. Наверху у меня будет штаб. Думаю сменить название партии. «Белая западная сила» больше не годится. Я нанял одного чувака, он сейчас над этим работает. Втирает мне, что на телевидение я должен ходить в костюме с галстуком, прикинь. На телевидение! А почему? Потому что мы побеждаем. Врубаешься? Побеждаем! И не только во Франции, по всей Европе! – Глаза у него горели. – Нас все поддержат, даже китайцы. Китайцы особенно. Их правильно воспитали. Чуть что – дубиной по башке. Они хорошо понимают, что такое родина. И что такое дисциплина. Кто сегодня в мире еще верит в демократию? Америкашки да пара-тройка европейских президентов. Демократия, ха! Не смешите меня. Посмотри, что эти демократы сделали с Ираком. Была прекрасная страна, народ работал, все шло как надо. А сейчас? Дикость, варварство, религиозный фанатизм! И бандитизм! Вообще неизвестно, кто на самом деле правит Ираком. То же самое и в Ливии.
Воган наклонился к Алену и посмотрел ему прямо в глаза:
– Монархия или диктатура, приятель. Третьего не дано. Только монарх или диктатор даст народу свободу.
– Но твоя партия называется «Франция-Республика»?
– Ха-ха! – засмеялся Воган. – Неплохая шутка, а? Но она никого не обманет. – Он снова стал серьезным. – Тито, Саддам, Франко, Муссолини, Каддафи, мир их праху, были великими людьми.
– Гитлер? – продолжил ряд Ален.
Воган откинулся в кресле и улыбнулся добродушной улыбкой:
– Ты неисправим.
– А ты в самом деле собираешься возглавить Францию? И править как диктатор? – устало спросил Ален и отпил глоток вина.
– А почему бы и нет? Чем я хуже других? Я все могу. Могу с Путиным потолковать, никаких проблем. Могу с президентом пиндосов, no problem. Я хорошо говорю по-английски и объясню ему, что такое Франция. Моей стране тысяча лет, ты по сравнению с нами молокосос. Ты родился на пять веков позже, так что заткнись и слушай старших! Учить нас вздумал, еще чего! Посмотрим, где будет твоя Америка через тысячу лет, если от нее еще хоть что-то останется.
– Неплохое начало разговора с главой государства, – сухо прокомментировал Ален.
– Мне самому нравится. Пора поставить их на место. Думают, если у них передовая техника, то им все можно? Как бы не так! Со мной этот номер не пройдет! – пролаял Воган.
В помещении стало тихо.
– Тебе этого не понять, я же вижу, – продолжил он. – Ты человек старого мира. Но ничего, для таких, как ты, мы разработаем специальные программы по перевоспитанию.
Ален не сводил глаз с Вогана, поражаясь его наглой самоуверенности.
– Ты пойми простую вещь, – увещевающе сказал тот. – Мы что-то вроде номера семнадцать.
– Какого номера семнадцать?
– Телефонного, – объяснил Воган и глотнул вина. – Это номер вызова полиции. Люди терпеть не могут полицейских, называют их легавыми, чуть ли не плюют им вслед. Но если им случится попасть в беду, они набирают номер семнадцать и умоляют полицию приехать поскорей. Когда эта страна окажется на краю пропасти, ты и тебе подобные будете только рады, что к власти придем мы и наши товарищи в остальной Европе – с нашими знаменами, с нашими простыми и понятными идеями, с нашими кожаными куртками. Вы сами нас позовете, как звали всегда на протяжении всей истории. Только правые радикалы способны навести здесь порядок, которого требует народ.
