И все же, прежде чем двинуться вперед, Злой достал из-под прорезиненного комбинезона пистолет и поставил его на боевой взвод. Это был «TT», подобранный им в Наро-Фоминске, после того как Медведь нашпиговал всю компанию во главе с карточным шулером свинцом. Подбирать этот ствол, на котором почти наверняка висела не одна мокруха, конечно же, не следовало, но Злой, во-первых, любил оружие, а во-вторых, после последнего дела еще не успел подобрать замену брошенному тогда стволу. Ему был нужен одноразовый пистолет для грязной работы, и этот вполне годился: машинка в хорошем рабочем состоянии, и выбросить не жалко…
Медведь тоже достал оружие — громоздкий армейский «кольт» сорок пятого калибра. Глушитель он навинчивать не стал — здесь не было никого, кто мог бы услышать стрельбу и вызвать ментов. Да и менты, надо думать, не такие дураки, чтоб лезть в эту дыру. Подумаешь, стрельба! Не на улице ведь, не в транспорте и вообще не в общественном месте. А если кого и кокнут, невелика беда: здесь, под землей, жмурика никто не увидит, а того, чего не видно, вроде бы и вовсе нет…
Злой нащупал и подобрал с пола бечевку, махнул Медведю и пошел вперед. Делал он все это очень осторожно, чтобы, не дай бог, не выдать себя.
Так, по бечевке, они добрались до пролома в кирпичной перегородке, где стояла в уголке тяжелая кувалда. Бечевка ныряла в пролом; Злой протиснулся туда, держа наготове пистолет, готовый к любым неожиданностям. И неожиданность не заставила себя долго ждать: сразу за перегородкой бечевка кончилась. То есть ее было еще полным-полно, целый моток, и Злой прошел еще метров пять, прежде чем понял: что-то не так. Бечевка больше не скользила сквозь кулак, а оказывала легкое сопротивление, как будто он вернулся в детство и катил за собой игрушечный грузовик на веревочке. Злой замер на месте, сделав знак Медведю, сунул пистолет в карман и свободной рукой ощупал бечевку. Так он наткнулся на моток, который, разматываясь, волочился за ним по земле, и понял, что клиент их обставил.
После недолгого колебания Злой сдвинул на лоб инфракрасные очки, включил фонарик и показал Медведю моток. Медведь осмотрел моток и прошептал:
— Опа! Мы на месте, что ли? Пришли, да? А где этот урод?
Злой выключил фонарик, набрал полную грудь воздуха, словно собираясь закричать во все горло, а потом с негромким шипением выпустил его и вполголоса, очень терпеливо объяснил напарнику, что они еще никуда не пришли и что до тайника, судя по размерам мотка, еще очень неблизко. Что же касается «этого урода», то он, вспугнутый, по всей видимости, произведенным Медведем шумом, на всякий случай решил идти дальше без бечевки, а заодно и без света — по памяти, поскольку он, надо полагать, знает эту дорогу как свои пять пальцев. Заодно Злой объяснил Медведю, что теперь благодаря медвежьей неуклюжести они потеряли клиента и где его теперь искать, неизвестно. Свет зажигать нельзя, а если б даже и было можно, что толку? Приволоки ты сюда хоть авиационный прожектор, все равно он тебе не укажет, на какой из бесчисленных развилок и в какую сторону надо повернуть, чтобы догнать Крестовского…
— А мы его тут подождем, — сердито проворчал Медведь, который всегда делался агрессивным, когда чувствовал, что виноват.
— И что дальше? — устало поинтересовался Злой, который мысленно уже начал искать аргументы и оправдания для будущего трудного и неприятного разговора с Солоницыным. — Нам ведь не клиент нужен, а его тайник!
— А мы у него вежливо спросим, — очень знакомым тоном сказал Медведь, поднося к окулярам инфракрасных очков Злого пудовый мосластый кулачище. — Если правильно спросить, хороший человек всегда покажет дорогу другому хорошему человеку.
— М-да? — с сомнением переспросил Злой.
Впрочем, других вариантов у них, пожалуй, не было, а в предложении Медведя имелся некоторый резон. Медведь был мастером по части выбивания информации; единственное, чего он не умел, это правильно сформулировать вопрос, для этого ему требовался напарник. Зато никто другой не мог так быстро сломить сопротивление допрашиваемого и добиться от него полного, исчерпывающего ответа. Медведю не нужно было мудрить, прибегая к помощи раскаленных утюгов и иголок под ногтями; как правило, он обходился одними кулаками, которыми пользовался с особым искусством.
Злой еще раз быстренько прокрутил в уме все варианты развития событий, но вывод остался прежним: другого способа добраться до тайника Крестовского у них не было. Инструктируя их перед этим заданием, Солоницын особо подчеркнул, что работу необходимо выполнить с первого раза, потому что второго может просто не быть.
Места согласно нехитрому боевому расписанию были заняты, и напарники замерли в сыром и мрачном безмолвии подземного коридора с пистолетами и мощными электрическими фонарями наготове, неподвижные, как скульптурные изваяния.
* * *
Тайник казался нетронутым. Прежде чем поднять тщательно присыпанную мусором и пылью каменную плиту в полу, под которой тот располагался, Дмитрий Крестовский огляделся и прислушался. Но вокруг было тихо — даже шум метро сюда не долетал — и темно, как в могиле.
Разумеется, ощущение, что за ним кто-то следит, было плодом фантазии, результатом чрезмерного нервного напряжения последних дней. Он так долго боялся, что его кто-нибудь выследит, что таинственные преследователи наконец начали мерещиться ему на каждом шагу. Но на деле здесь, конечно же, никого не было. Если бы за ним по пятам кто-то шел, он бы обязательно заметил свет фонаря у себя за спиной, услышал бы шаги…
И вообще, Гронский твердо обещал ему разобраться с теми, кто за ним следил. Его люди наверняка не пустили бы этих таинственных злоумышленников вслед за Дмитрием в подземелье.
Плохо, конечно, что эта двойная слежка приведет охранников господина банкира ко входу в катакомбы. Гронский живо смекнет, откуда у Дмитрия золото. А впрочем, какая разница? И так ясно, что клад с золотыми украшениями времен Париса и Елены Прекрасной Крестовский нашел не в ячейке автоматических камер хранения на Ярославском вокзале и не у себя в ванной. Незаметно проследить за человеком под землей, где нет толпы, в которой можно затеряться, где без фонаря даже в полдень ни черта не видно, где каждый звук разносится чуть ли не на километр и кажется громким, как выстрел, невозможно — в этом Дмитрий был твердо уверен. А раз так, то и бояться нечего. Бояться надо там, наверху, — бояться всех подряд, и в первую очередь улыбчивого господина Гронского. А здесь, под землей, наверное, единственное место, где можно чувствовать себя в полной безопасности.
Напоследок еще разок оглядевшись по сторонам, он отыскал неприметную отметину на кирпичной стене, привычно отсчитал четыре плиты влево от нее и две от стены, выкопал из кучки мусора в углу припрятанную там фомку и вогнал ее заостренный конец в стык между двумя плитами. Камень сдвинулся с характерным сухим скрежетом. Осторожно, чтобы ненароком не расколоть, отложив тяжелую плиту в сторонку, Дмитрий посветил в тайник.
Окованный почерневшей медью дубовый ларец был на месте. Огромный сундук, о котором Дмитрий Аполлонович вскользь упоминал в своих шифрованных записках, бесследно растворился в пространстве и времени. Посидев в архивах между своими подземными экскурсиями и основательно прошерстив запасники старейших столичных библиотек, Дмитрий отыскал уцелевший экземпляр запрещенных цензурой мемуаров Дмитрия Аполлоновича, свел воедино содержащиеся в этих мемуарах и шифрованных записях недомолвки и туманные намеки и получил более или менее цельную картину того, что тогда произошло. Да, огромный сундук, едва не утопивший ялик, на котором Дмитрий Аполлонович покинул обреченную фелюгу, существовал в действительности. Он был опечатан, и за все время плаванья Дмитрий Аполлонович так и не улучил момента, чтобы заглянуть туда хоть одним глазком. Он был уверен, что сундук доверху набит золотом, и чуть не надорвался, вдвоем с камердинером перетаскивая эту неимоверную тяжесть в ялик. Каково же было его разочарование, когда на берегу, сорвав печати и сбив замки, он обнаружил, что сундук на три четверти заполнен мусором — каменными ножами и наконечниками стрел, аккуратно упакованными черепками античных ваз, терракотами, глиняными статуэтками, фрагментами каменных бус и прочей дребеденью, представляющей огромный интерес для историков и музейных работников, но никак не для авантюриста и охотника за сокровищами.
