Когда доставала из шкафчика чайные чашки, пальцы дрогнули, и одна из чашек со звоном упала на пол, разлетелась на осколки. В этот момент на кухню вошел он, предполагаемый отец, и даже собрался присесть на корточки, чтобы помочь ей убрать осколки.
– Не надо, что вы… Я сама… – запротестовала она, чувствуя, как дрожит голос.
Но он все-таки сел на корточки. С трудом. Одна коленка внизу, другая торчит вверх и в сторону, и видно, как ему неудобно находиться в этой позе.
Молча собрали в руки осколки, потом неожиданно встретились глазами… И так и застыли, и кажется, дышать оба перестали. Наконец он произнес тихо и улыбнулся очень осторожно:
– Вот ты какая… Дочка моя… Зоя…
– Какая? – улыбнулась она ему в ответ и тут же обругала себя – не могла ничего лучшего придумать! Повторила за ним, как попугай! И поправилась быстро: – А вы какой меня себе представляли? Беленькой и пушистой, с розовым бантом в белокурых волосах?
– Да я как-то и не успел даже представить… Ходил три дня, как в бреду. Не каждый ведь день узнаешь, что у тебя дочь есть… Скажи, куда это выбросить, а то я палец сильно поранил…
На линолеуме и впрямь расплывалось несколько кровавых капель, падающих с его руки, держащей осколки. Она вскочила на ноги, произнесла растерянно:
– Сейчас, сейчас… Где-то йод в аптечке был и пластырь… А осколки в ведро выбросьте скорее, чего вы их в руках держите!
Он встал с трудом, выбросил осколки, оглядел ранку, произнес так, будто пытался извиниться за доставленные неудобства:
– Да не надо ничего, само пройдет… Подумаешь, порезался…
Но она настояла-таки на своем, обработала ранку йодом, заклеила пластырем. Пока хлопотала, даже успокоилась как-то, спросила более уверенно:
– Вам чаю покрепче? Или как?
– Можно покрепче, да. Если уж кофе нельзя, то пусть хоть чай будет крепким.
– А вот еще печенье у меня есть… И конфеты… А может, вы есть хотите? Могу жаркое разогреть…
– Нет. Я ничего не хочу. Да ты садись, пожалуйста, не хлопочи так… Садись, я еще на тебя посмотрю…
Она села напротив, глянула ему в лицо. Оно показалось ей вдруг таким… Таким виноватым и потрясенным, что ворохнулось непонятно в груди, прошло искрой от солнечного сплетения к горлу… И в этот же момент окончательно поверила, что перед ней сидит отец. И даже лицо его показалось родным. Может, потому и подумалось вначале, что она его где-то видела? Потому что оно все-таки родное? А что, есть ведь, наверное, у каждого человека какая-то своя внутренняя родовая память… И лица запоминаются те, которые судьбой предназначены – волей-неволей… И почему вдруг это лицо показалось ей поначалу несимпатичным? Лицо как лицо… И необязательно к нему добавлять эту обидную погонялку – кукушачье яйцо…
– Так вот ты какая… – снова повторил он, жадно ее разглядывая. – Моя дочь, стало быть… Никак привыкнуть к этому знанию не могу, все кажется, что это я сплю и скоро проснусь… Надо же, как обухом по голове…
– Значит, вы и впрямь обо мне ничего не знали, да?
– Не знал! Клянусь! Сашка мне позвонил, сказал… Я не поверил… Знал и молчал столько лет… Зачем?.. Не понимаю… Хотя мы с ним с тех пор и не общались… С тех пор как… Наверное, мне все по порядку следует тебе рассказать, да?
– Да. Хотелось бы, конечно. Вы ведь никуда не торопитесь?
– Нет, что ты… Какое там… Некуда мне торопиться, Зоенька. Никто меня нигде не ждет. Разве что мама…
– Как-то вы это слишком грустно сказали – никто нигде не ждет…
– А так и есть. У меня никого нет, кроме мамы. С женой я давно развелся, а детей у меня нет… То есть других, кроме тебя… Ты для меня – как настоящее чудо, Зоенька. Как подарок судьбы… Теперь я знаю, зачем мне жить, для чего работать… Я ведь очень много работаю, знаешь ли. У меня фирма, довольно успешная. А еще три розничных магазина… Но это все не важно, да. Главное, теперь ты у меня есть… Я все, все тебе отдам, Зоенька, я отработаю, отслужу… Все, что не додал с детства… Я ж не знал…
Глаза его вдруг начали заполняться слезами, и она отвернулась испуганно, не зная, как на эти слезы реагировать. Вскочила, засуетилась по кухне, снова включила чайник, зачем-то открыла холодильник и начала пристально вглядываться в его содержимое…
Видимо, ему тоже неловко стало за свои слезы, хотя они так и не пролились, застыли в глазах желтым стеклом. И потому произнес ровным и почти веселым голосом:
– Да ты сядь, Зоенька, сядь, не суетись… Ты только представь, как бабушка твоя обрадуется, а? Правда, я пока ей не сказал… Надо ж ее подготовить как-то… Я и сам чуть с ума не сошел от такой новости… А она так мечтала о внуках, так мечтала! А тут на тебе, как по заказу! Внученька родная!
– Ага… Практически ниоткуда возникла, как Снегурочка…
– Да нет, ты на Снегурочку не похожа! Ты не такая, что ты… Ты ж огонь, ты солнце… Ты такая красавица, глаз не оторвешь! И эти рыжие вихры, и глаза… Такая яркая индивидуальность…
– Ну уж, нашли красавицу… – довольно рассмеялась Зоя. – Не смущайте меня…
– А почему ты на «вы» ко мне обращаешься? Я ж отец… Или тебе трудно пока… Понимаю…
– Да, мне трудно. Привыкнуть надо.
– Ничего, привыкнешь!
– Может быть… Но пока не получается, извините. А кстати, как вас зовут? Я ведь даже не знаю…
– Петр Аркадьевич Куприянов, очень приятно. И как же странно представляться собственной дочери… Да, очень странно… А у тебя какая фамилия? Мамина?
– Да. Я Леонидова.
– Ну, понятно… А по отчеству как записана?
– Алексеевна. Так моего дедушку звали…
– Что ж, понятно. Значит, Таня все концы обрубила… Даже отчества моего не дала…
– Но ее можно понять, правда?
– Конечно. Я же не спорю. Да, все правильно, так и должно быть… Более того – я боюсь, что ты со мной больше общаться не захочешь, когда я тебе все до конца расскажу… Как все на самом деле было…
– Рассказывайте, не бойтесь. По-моему, вам это даже больше необходимо, чем мне.
– Да, ты права… Какая ты умная девочка, надо же. Хотя в кого тебе другой быть… Мама ведь очень умная у тебя была. И я всегда жалел, что… Что так с ней поступил… Да, сейчас я тебе все, все расскажу…
– Рассказывайте, Петр Аркадьевич. Я слушаю.
– Ну что ж… На самом деле это очень грустная история, Зоя. История, выросшая из подлости и предательства. Да, это я подлец и предатель… Я тогда очень жестоко с мамой поступил… И я знаю, что нет мне прощения. Вот как-то так… Можешь меня теперь судить, имеешь право…
Он развел руки в стороны, и во взгляде его появилась такая отчаянная беспомощность, что стало его ужасно жалко. И Зоя произнесла торопливо:
– Да не собираюсь я вас судить, что вы… Я просто знать хочу, как все было… Но если не хотите рассказывать, то…
