Вот и Ромка тоже медитировал. Когда подошли к этому чудо-балкону, взял ее за руку, блаженно закрыл глаза и замолчал… И она тоже молчала. Представила вдруг, что стоит под этим балконом с Сашей… И он держит ее за руку… И в следующую секунду встрепенулась, быстро отогнала от себя видение – поди прочь, не трави душу! Все видения в прошлом остались! Она теперь не просто Заяц, она Ромкина жена… И будет век ему верна, ага. Другого пути уже нет. А любовь… Да ну ее к лешему, эту любовь… Если ее не приняли, если отвергли… Даже если руководствуясь благородными побуждениями – все равно отвергли… Подаренным романтическим путешествием откупились…
– Зоенька, улыбнись! Я тебя на фоне балкона фотографирую! – вывел ее из задумчивости радостный Ромкин голос. – Ты где, Зоенька? На меня смотри… Вот так… Ну улыбнись же, прошу тебя! О чем задумалась, что даже улыбнуться не можешь?
Она ничего Ромке не ответила, только послушно растянула губы в улыбке. А внутри себя чертыхнулась – ну что за манера такая, а? Чтобы на каждом шагу фотографироваться или бесконечные селфи делать? Ходить с этой дурацкой палкой в руках и отслеживать свои лица во всех ипостасях… Ведь давно уже ясно, что мода на селфи – это продукт всеобщего оглупления! Когда люди не видят настоящей красоты вокруг, а видят свои глупые рожи на фоне красоты… И что первично, а что вторично – уже не отслеживают… А красоту, ее ж надо сердцем видеть. И сердцем фотографировать. Так однажды Саша сказал, когда они все вместе рассвет на берегу Оки встречали. А они с мамой переглянулись, помнится, и головами согласно кивнули… И так было хорошо… И никакой Вероны не надо. Только рассвет, хрустальный утренний воздух и туман над рекой…
Зато Венеция встретила их отличной погодой. То есть без дождя. Но с туманом. И это было так оглушительно завораживающе… Город, покрытый туманом, почти утонувший в зеленой зыби воды, и вечерние фонари сквозь туман светят зазывно и печально… Просто фантастика какая-то! Дух захватывает!
А Ромке Венеция не понравилась. Сказал – слишком тоскливо тут. И по Малому каналу тоскливо на пароходике плыть, и на гондоле меж мокрых стен домов пробираться. А главное, селфи не очень хорошо получается… Нет, ну чего с Ромки возьмешь, а? Даже доказывать что-то не хочется. Все равно не поймет. Потому что не слышит. А Саша бы услышал Венецию, да… И услышал, и увидел…
Наверное, он даже на расстоянии услышал, о чем она думает. И позвонил. И голос у него был такой, будто он очень хотел ее услышать…
– Привет, Заяц! Как ты? Все хорошо?
– Хм… А почему ты спрашиваешь, как я? Надо теперь спрашивать, как вы… Я ж не одна теперь, я с мужем…
– А, ну да… Прости, Заяц. Ну, и как вы там?
– Да прекрасно! Благодарим тебя за подарок! Мы очень счастливы! Медовый месяц, можно сказать, удался!
– Ну и хорошо. Только… Почему у тебя голос такой, Заяц?
– А какой у меня голос?
– Злой. Отчаянный. Я бы даже сказал, чуточку истеричный. Когда все бывает хорошо, то и голос другим бывает.
– Да нормальный у меня голос! И вообще… Какая тебе разница, какой у меня голос? Тебя это теперь вообще не должно волновать! Пусть мой муж волнуется, а тебе незачем! Да я и раньше не нуждалась в твоей опеке, между прочим! А сейчас – тем более…
И она и сама понимала, что говорит не то, что думает. Что на самом деле ужасно рада его звонку… Но злые слова будто сами рвались наружу, будто она вкладывала в них всю обиду, будто Саша был виноват, что она вышла замуж за Ромку…
– И вообще, мы сейчас на экскурсии, я не могу долго говорить! А еще лучше будет, если ты перестанешь мне звонить… Вообще никогда больше не звони, понял? Потому что… Потому что… Я не хочу…
Она отключилась, чтобы не разреветься прямо в трубку. Разревелась уже позже, от души, как давно хотелось. Благо Ромки рядом не было, он душ принимал. А она на балконе стояла, смотрела на залитую туманными сумерками узкую улицу…
Поплакала – и легче стало. Будто большой груз свалился с плеч. Да, так и надо, наверное… Разрубить все одним махом… И чтобы никаких звонков больше, чтоб Сашиного голоса в трубке не слышать… Все, все! Нет больше никакого Саши! И не было никогда! Пусть живет со своей драгоценной женой и радуется жизни! И она тоже будет радоваться! Потому что она теперь не одна, у нее теперь муж есть… И слава богу, что все расставлено по своим местам, и не надо мыслями суетиться и печалями хлопотать! Все! Все!
Ромка вышел из душа свежий, с каплями воды на волосах. Обнял ее, глянул в лицо очень внимательно:
– Ты что, плакала, Зой?
– Нет, тебе показалось… Чего мне плакать, сам подумай? Посмотри, на улице красота какая, опять туман поднимается… Сейчас на площадь Сан-Марко пойдем, в кафешке посидим… Помнишь, какой там кофе вкусный?
– Помню…
– А потом просто прогуляемся по набережной…
– Ага. Знаешь, я иногда боюсь, что умру от счастья, Зой… Я так люблю тебя, так люблю… Просто поверить не могу, что все это наяву со мной происходит…
– И я тебя люблю, Ромка.
– Правда? Это правда, Зой?
– Конечно… А почему ты так удивляешься?
– Просто ты мне никогда не говорила, что любишь… Я все время твержу, что люблю тебя, а ты…
– Ну вот, говорю.
– Зоя… Зоенька моя… Любимая… Я так ждал этого… Так долго ждал… Неужели ты правда меня любишь? Ты даже представить не можешь, как я счастлив сейчас…
– Ну все, Ромка, все! Мы же гулять собрались! Иди давай, одевайся! Даю пять минут на сборы! А целоваться потом уже будем… Потом, Ромка, потом!
* * *
Анна Константиновна встречала их с Ромкой в зале прилета. Различила их в толпе, и будто засветилась вся изнутри, и кинулась обнимать и целовать, будто век не видела. Зое даже неловко стало от такого энтузиазма, но пришлось сделать вид, что и она ужасно рада этой встрече. Хотя Анна Константиновна вполне могла бы и не тащиться в аэропорт ночью, они спокойно добрались бы до дома на такси. И впрямь, к чему такие жертвы? Бессонница у нее, что ли?
Нет, она вполне миролюбиво относилась к своей свекрови, но ведь и миролюбию бывают пределы! Тем более на следующее утро после возвращения Анна Константиновна была уже у них… Даже выспаться не дала толком. Ромка открыл ей дверь, зевнул, тоже проговорил недовольно:
– Мам, ну ты чего… Мы еще спим… Ночью же только приехали…
– Ой, да спите, ради бога, разве я вам мешаю? Я тут, на кухне, просто подсуечусь немного… Вы проснетесь, а завтрак уже готов… Я вам блинчики сделаю на завтрак, ладно? Иди-иди, Ромочка, спи…
Конечно, они уже не заснули. Как спать, когда в доме кто-то на кухне хозяйничает… Получается, гости трудятся, а хозяева дрыхнут?
Но Анна Константиновна, судя по всему, гостьей себя не считала. И вообще, проводила у них столько времени, сколько считала нужным. И весь вечер могла просидеть. Допоздна. Ромке потом приходилось ее домой провожать… И все бы ничего, но у Зои стало расти раздражение внутри. И она злилась на саму себя за это. Ведь Анна Константиновна была такой улыбчивой, такой доброй, и так трогательно называла ее «доченькой»! И при этом еще норовила извиниться торопливо:
