– Позвони, Лидочка, позвони…
– А на Розочку он и впрямь очень хорошо смотрел, и будет у тебя скоро зять, помяни мое слово! Я в этих делах шибко приметливая, у меня глаз-алмаз! Просто побеседовать вышли, говоришь? Ну-ну, пусть беседуют, ага…
Однако вопреки Лидочкиным предположениям особой беседы меж Розой и Гришей не складывалось. Шли рядом, глядели на гукающую в коляске Маргаритку, молчали. Она одинаково улыбалась им по очереди, переводя глазки с материнского лица на новое лицо, мужское, незнакомое.
– А она на меня похожа… И даже очень… – тихо проговорил Гриша, повернув голову к Розе.
– Да, похожа. Я сразу это увидела, – подтвердила Роза, улыбаясь и опуская глаза.
Не могла она ему в глаза смотреть. Не от обиды, нет. Никакой обиды она не чувствовала, да и откуда ей было взяться? Сама ж виновата, что так все вышло…
Он будто услышал ее мысли, заговорил тихо, с трудом выдавливая из себя нужные слова:
– Ты прости меня, Роза… Я ведь догадался тогда, что ты ошиблась… Что ждала вовсе не меня. Да, я догадался, но… Не смог остановиться, какое-то хулиганство вдруг с головой накрыло… Наверное, это хулиганство можно мужской непорядочностью назвать, да. Или подлостью даже.
Ты прости меня…
– Не надо, Гриш. Я ни о чем не жалею, правда. Я ведь тоже хороша… Как я могла перепутать? Но как случилось, так и случилось. И я рада, что так случилось… Зато у меня теперь Маргаритка есть… И я счастлива, что родила ее от тебя. За что же мне на тебя обижаться, Гриш, что ты?
Она повернула к нему голову и наконец заглянула в глаза. И улыбнулась. Так радостно-доверчиво улыбнулась, что он вдруг вспомнил… Да, именно эта радостная доверчивость его и удивила тогда! Можно сказать, приворожила! Окутала теплым и нежным облаком, и так приятно было осознавать, что тебе радуются, тебе доверяют…
Но по большому счету это все-таки подло, наверное. Использовать в своих целях чужую доверчивость. А в голове крутилось – ты же мужчина-завоеватель, как и задумано природой-матушкой! Ты чего вдруг раскис, а? Эта женщина – всего лишь завоеванная тобой пленница! А их должно быть много у мужика! И это уже не твое дело, захотят они от тебя детей рожать или нет! А если и захотят, ты ведь и не против… Ты всегда своему ребенку поможешь!
А Роза все глядела на него доверчиво, все улыбалась. Наверное, она недолго глядела на него. Пару секунд. Но этого ему хватило. Повержен был завоеватель. Да, так бывает иногда, что ж. Иногда доверчивая улыбка завоеванного пленника может уничтожить завоевателя. Или завоеванный пленник сам в этот миг становится завоевателем… Кто знает, как оно все в человеческой природе происходит. Наверное, пары секунд мало, и надо больше времени, чтобы каждый из них мог разобраться, что на самом деле произошло.
В коляске завозилась и захныкала Маргаритка, и они дружно склонились над ней с озабоченными лицами.
– Надо одеяльце поправить, сбилось немного, ей неудобно… – проговорила Роза, подхватывая Маргаритку на руки.
И, обратившись к Грише, спросила осторожно:
– Сможешь ее подержать? А я пока поправлю…
– Давай! – с готовностью протянул он руки к ребенку.
– Только за спинку держи, очень аккуратно, ее пока нельзя на руку присаживать…
Он очень осторожно взял в руки малышку, ощутив прилив отцовской нежности. Раньше он не знал о существовании этого чувства в себе, но ведь оно было, было… А он не знал.
Маргаритка чуть насупилась, близко рассматривая новое ей лицо, незнакомое. Потом хлопнула ладошкой ему по щеке, улыбнулась и чуть подалась назад, и он интуитивно подхватил ее крепче, прижал к себе… А она и не сопротивлялась, наоборот, доверчиво прижалась темечком к его подбородку.
– Ну, вот, все готово… Я одеяльце поправила… – подняла голову от коляски Роза, протянула руки: – Давай, я ее обратно положу…
– Нет… Я сам понесу. Можно?
– Можно, конечно…
– Я правильно ее держу, да?
– Очень даже правильно. Я вижу, ей нравится…
Они еще долго гуляли, говорили на отвлеченные темы. Вернее, это он говорил, а она больше слушала, изредка поворачивая к нему голову и улыбаясь. О чем он говорил, и сам потом не помнил… Главное, он чувствовал ни на что не похожее единение с маленьким теплым тельцем, так доверчиво к нему прижавшимся, и никому бы не смог объяснить словами это ощущение…
Вдруг Маргаритка завозилась, закряхтела в его руках и даже начала похныкивать немного. Роза протянула за ней руки…
– Давай я понесу. Она проголодалась уже, кормить пора. Надо домой идти… Ты ведь мне поможешь коляску наверх затащить?
– Да, конечно…
– А ужинать будешь?
– Да. Что-то я тоже проголодался, как Маргаритка.
– Вот и замечательно. В холодильнике борщ есть, у бабушки он такой вкусный получается… Будешь борщ?
– Буду, конечно. Кто ж от борща станет отказываться?
Роза Федоровна уже ждала их с накрытым столом. Роза накормила Маргаритку, уложила в кроватку, тоже пришла на кухню.
Он ел борщ, нахваливал. В самом деле никогда не ел такого вкусного борща… Такого наваристого, да с чесноком, да со шкварками, да с красной фасолью!
Потом они долго пили чай с яблочным пирогом, который Роза Федоровна успела испечь, пока их не было. Над кухонным столом висел оранжевый тряпичный абажур с кисточками, такой допотопный, но такой уютный… На холодильнике ворковал телевизор, старый, ламповый. Роза Федоровна смотрела передачу, где боевые ведущие выступали свахами и задавали каверзные вопросы потенциальным молодоженам. И было что-то очень трогательное в том, как Роза Федоровна верила в возможность создания между участниками шоу семьи, как рассуждала доверчиво, какой жених более подходит невесте…
А Роза молчала. Смотрела в окно, улыбаясь чему-то своему, потаенному. И прислушивалась чутко – не подаст ли голосок проснувшаяся Маргаритка…
За окном сгустились сумерки. Летние, теплые, безветренные.
Наконец за окном стало совсем темно. И наступила неловкая пауза – что дальше-то, интересно? Надо ведь как-то жить дальше…
Не выдержал Гриша этой паузы. Слишком уж много было вынесено из этого дня, надо было как-то уложить все в себе, устроить как-то, по полочкам разложить… Да и этим женщинам тоже в себя прийти надо, бабушке с внучкой. Поднимаясь из-за стола, он проговорил неловко:
– Поздно уже, мне пора…
Бабушка с внучкой глядели на него молча, улыбались почти одинаково. Нет, ничего не ждали, не требовали, просто улыбались – и все.
– А можно я завтра снова приду? Ближе к вечеру… Днем мне по работе нужно кое-куда, я ведь в командировку приехал… А ближе к вечеру я приду. Можно?
Они одинаково, почти в унисон, кивнули головами. И улыбнулись тоже одинаково. И снова кивнули…
