Нет. Не хочется про это рассказывать. И в то же время на сердце так неспокойно – что дальше-то будет? Наверное, этот Григорий Ильинский уже получил ее письмо… Или не получил… Может, жена упредила его да первой письмо из почтового ящика вытащила, и теперь у Григория Ильинского в семье большие неприятности… Может, надо было все же ему позвонить? Набраться смелости да позвонить? А она смалодушничала – письмо решила отправить… Такие-то трусость да нерешительность до греха и доводят, будь они неладны!
Роза Федоровна вздохнула и вновь сосредоточилась на гречке. Хорошее занятие, отвлекает от дурных мыслей своей монотонностью. И денек за окном хороший, спокойный. Ветерок ласково колышет занавеску на окне… И сосед, слышно, снова включил ту самую песню Розенбаума про еврейского портного…
Звонок в дверь прервал ее мысли, и она застыла на месте, испуганно схватившись за сердце. Кто это может быть? Розочка в дверь звонить бы не стала, у нее ключи есть… Она ж знает, что Маргаритка спит… А Лидочка или Лизочка сначала бы позвонили, предупредили, что в гости зайдут…
Звонок повторился, и сердце опять бешено забилось. Надо идти открывать. Иначе Маргаритка проснется…
Роза Федоровна встала со стула, чувствуя, какими непослушными стали ноги. С трудом добрела до двери, открыла…
Перед ней стоял незнакомый мужчина. Молодой. Очень симпатичный. Она даже не стала спрашивать, кто он. Сразу поняла кто. И тихо проговорила, даже изобразив на лице приветливую улыбку:
– Здравствуйте, Григорий… Вы ведь Григорий, правильно? Заходите…
– Здравствуйте, Роза Федоровна. Вы ведь Роза Федоровна, тоже правильно?
– Да, правильно. Это я вам письмо написала. Значит, вы его все-таки получили…
– Да, получил.
Гость перешагнул порог, огляделся. И глянул на Розу Федоровну осторожно, и она догадалась, о чем он хочет спросить…
– А Розы дома нет, Григорий. Она в магазин ушла. Потом еще в аптеку… Да вы проходите, проходите на кухню! Только громко не разговаривайте, пожалуйста, на балконе Маргаритка спит… Проходите…
Он послушно последовал за ней на кухню, но в дверях вдруг остановился, спросил тихо:
– А можно я посмотрю?
– Чего посмотрю? – в недоумении переспросила Роза Федоровна и тут же сообразила – не чего, а кого… Он же на Маргаритку глянуть хочет, это ж понятно… Как-никак отец… И это очень хорошо даже, что он первым делом про Маргаритку заговорил…
– Конечно, можно! – откликнулась она радостно. – Идите на балкон через комнату! Она на балконе спит… Там на коляске занавеска легкая накинута, вы ее приоткройте слегка… Да потом на кухню возвращайтесь, а я пока чайник поставлю…
Он повернулся молча, тихо пошел в комнату, где был балкон. Розе Федоровне показалось, что пробыл там очень долго. И чайник успел вскипеть… Надо было доставать чашки да накрывать на стол, а она все не могла встать со стула. Сидела, прислушивалась… И соображала лихорадочно, с чего начать разговор с гостем.
Или не надо начинать никакого разговора? О чем говорить-то? Теперь уж сам пусть решает, что да как… А она свое дело сделала, дала ему знать о Маргаритке. А дальше пусть идет, как идет… Теперь уж назад ничего не воротишь…
Вот только как Розочке все объяснить, а? Ведь объяснять придется, она вот-вот придет… Или тоже ничего объяснять не надо, все на самотек пустить? Ведь приехал же этот Григорий Ильинский, значит, ему не все равно… Другой бы порвал письмо да не объявился и жил бы себе дальше, а этот, видать, не такой…
Когда Григорий появился в дверях кухни, она мельком глянула в его лицо, пытаясь определить, какие чувства его посетили. Ведь посетили же какие-то, не каждый ведь день человек узнает, что у него где-то есть дочь, а потом еще и в личико ее заглядывает…
Впрочем, никаких особенных чувств на лице Григория написано не было. А чего она хотела-то? Чтобы он прослезился от умиления? Может, он вообще человек очень сдержанный, это Григорий Ильинский?
– Вы к чаю пирог с капустой будете, Григорий? Он свежий, я утром пекла…
– Буду, конечно. Я очень люблю пирог с капустой. И зовите меня просто Гришей, Роза Федоровна. И можно на «ты», так проще будет.
– Хорошо… Хорошо, Гриша… Садись вот тут, у окошка… Я сейчас быстро все спроворю, и чай, и пирог…
Почему-то у Розы Федоровны быстро отлегло от сердца, и сразу вдруг легче стало. Может, потому, что голос у этого Гриши был спокойным и приветливым, каким-то обыденным даже. Будто все происходило так, как и должно было произойти…
– Только я вас должна предупредить, Гриша… – Она села напротив, поставила перед ним чашку с чаем и кусок пирога на тарелочке.
И замолчала почему-то. Глядела на него, будто примериваясь, как его попросить… Не расскажешь же в двух словах, как она боится Розочкиной реакции на то, что за ее спиной происходит! Но Гриша сам пришел ей на помощь, попросил тихо:
– Да вы не бойтесь меня, Роза Федоровна… Говорите, я все пойму.
– Спасибо, Гриша. Я просто хотела тебя предупредить, что Роза ни о чем таком не догадывается… То есть не знает, что я письмо вам написала… Это я сама так решила, что вам вроде как сообщить надо. А Роза… Я даже не знаю, как она к этому отнесется…
– Я понял, Роза Федоровна, понял. Вы не волнуйтесь так, пожалуйста.
– Да как же не волноваться-то, сам подумай! У меня ж сердце из груди вот-вот выскочит!
– Думаете, я не волнуюсь, да? Я тоже волнуюсь. Я ведь перед Розой виноват, да… Ну, с этим вопросом мы с ней сами как-нибудь разберемся. А пирог у вас очень вкусный, Роза Федоровна… Можно мне добавки, а? Очень люблю пирог с капустой…
– Да конечно, конечно! – Она засуетилась, понимая, что просьба о добавке всего лишь повод, чтобы ее отвлечь…
И в этот момент услышала, как зашуршали ключи в замке, как в прихожей тихо открылась дверь. И застыла посреди кухни, держа в протянутой руке кусок пирога на тарелке.
Роза бесшумно появилась в дверях кухни и застыла, увидев Гришу. Потом встрепенулась слегка, будто готовилась развернуться и убежать… Но Гриша заговорил первым, автоматически принимая из рук Розы Федоровны тарелку с пирогом.
– Здравствуй, Роза… Не пугайся так, это я. И я понимаю, что ты совсем не ожидала меня здесь увидеть… Но…
– Розочка! Прости меня, Розочка! – вдруг прервала его Роза Федоровна, шагнув к внучке и слыша, с каким надрывом звучит ее голос. – Это я Гришу сюда позвала, Розочка! Я ему письмо написала! Прости меня, пожалуйста, Розочка…
И заплакала вдруг, да так отчаянно, словно все ее волнения и переживания разом потребовали выхода. И ноги подкосились в коленках, и она рухнула на стул, продолжая умолять сквозь слезы:
– Прости меня, Розочка, прости…
– Бабушка, что ты! – кинулась к ней Роза, присела на корточки, принялась оглаживать по рукам. – Перестань, пожалуйста, тебе же нельзя так волноваться! Перестань, я вовсе на тебя не сержусь… Ну, написала письмо, и хорошо, что написала… Ну все, все, успокойся, пожалуйста…
