– Розочка, только ты не волнуйся, пожалуйста, хорошо? – загадочно на нее глянув, попросила Роза Федоровна. – Я тебе не стала заранее говорить, но… Дело в том, что в субботу к нам в гости придут Виктория Марковна и ее сын. Ты ведь больше никуда не исчезнешь, Розочка, правда?
– Не исчезну, бабушка.
– Обещаешь?
– Да, обещаю.
– Да ты не бойся, глупенькая, все будет хорошо! Ведь надо же когда-то… Надо ведь жизнь свою как-то устраивать… Ну ты подумай сама, что это такое? Тебе уже двадцать семь, а ни разу ни с одним кавалером даже в кино не сходила! Ну разве это хорошо, разве это порядок?
– Да, бабушка, непорядок. Согласна.
– Да? Ты правду говоришь? Меня что-то пугает твоя покладистость… И отчего у тебя в последнее время такие глаза грустные?
– Я ж говорю – устаю на работе… Потому и глаза грустные, бабушка.
– Так если устаешь, в них усталость должна быть, а вовсе не грусть! Это не одно и то же, уверяю тебя! И еще – ты такая рассеянная стала! Не заметила даже, что я новую скатерть купила!
– Ой, и впрямь не заметила… Красивая какая…
– С тобой точно все хорошо, Розочка?
– Со мной точно все хорошо, бабушка. Правда.
– А если будет что-то не так, ты мне ведь расскажешь?
– Да, конечно. Обязательно расскажу. Если будет что-то не так…
– Ну вот как с тобой разговаривать, не понимаю… Отвечаешь, будто отвязаться от моих вопросов хочешь. Будто под водой плаваешь и жизни не слышишь… Я помню, со мной так же было, когда любимый муж меня бросил… Но ведь тебя-то никто пока не бросал, Розочка… Что с тобой происходит, не понимаю?
– Все, бабушка, все! Давай сменим тему! Иначе ты сама себя накрутишь, опять давление поднимется! Ты этого хочешь, да?
– Нет, что ты, ни в коем случае… Мне гипертонического криза еще не хватало, что ты! У нас же гости в субботу… Надо же принять достойно…
Они и приняли Викторию Марковну и Гринечку вполне достойно, и вечер пошел душевно, без лишней суеты и напряжения. Виктория Марковна оказалась милой общительной женщиной, и Гринечка был не таким уж маменькиным сынком, каким представляла его себе Роза. Нормальный мужчина, интеллигентный, воспитанный, за дамами ухаживал, от общей беседы не отстранялся, ко всему проявлял вежливый интерес. Иногда коротко взглядывал на Розу, будто пытался поймать ее взгляд, но она тут же опускала глаза, делала вид, что занята содержимым своей тарелки.
Нет, она его не стеснялась. Ей просто было все равно. Пусть будет этот Гринечка, если уж так все закрутилось-завертелось. Вроде он хороший и добрый человек, и мама у него вполне даже симпатичная… Как раз тот случай, когда не так страшен сам черт, как его малюют. И вообще, это все лишь смотрины… Может, она этому Гринечке и не понравится вовсе? Кстати, почему это он позволяет себя Гринечкой называть, вроде взрослый мужик… Если Георгий, значит, Гера или Юра… Что это за Гринечка, в самом деле? Ведь Гринечка – это Гриша… Но он совсем, совсем не Гриша… Надо будет сказать ему об этом. Потом. Пусть лучше будет Юра. Но только не Гриша, ни в коем случае…
Апофеозом вечера послужило то, что Гринечка пригласил Розу в театр. Глаза у Виктории Марковны и у трех подружек вспыхнули одинаковым одобрением, и улыбки на лицах появились одинаково одобрительные. Кроме того, Лизочкино лицо сияло победным удовлетворением – это ведь она по большому счету все это сватовство устроила!
Расходились, очень довольные друг другом. Гринечка на прощание даже ручку поцеловал Розе Федоровне, от чего щеки ее окрасились густым смущенным румянцем, и она чуть было не чмокнула его лысеющую макушку, но вовремя опомнилась.
Первый вопрос, который она задала внучке после ухода гостей, прозвучал почти риторически:
– Понравился тебе Гринечка, правда? Такой милый…
Роза лишь улыбнулась, ничего не ответила. Пусть бабушка пребывает в своей эйфории, жалко, что ли. И вообще… Ей все равно теперь, что да как. Пусть Гринечка будет милый… Пусть она с ним в театр пойдет… Только, ради всего святого, пусть не называют его больше Гринечкой! Ну невозможно же это слышать, ей-богу!
Она сразу назвала его Юрой, когда они встретились после работы в условленном месте, чтобы пойти в театр. Даже акцент сделала немного требовательный, чтобы он запомнил – не Гринечка, а Юра! Судя по его улыбке, ему это очень понравилось…
Как назло, надо было пересечь парк Победы, пройти по той самой аллее, мимо памятника Бажову… И мимо той самой скамьи…
Гринечка, то есть Юра, говорил ей что-то, она не слышала. Вдруг накатили волной пережитые в тот день ощущения, и даже показалось на миг, что горячие руки на себе почувствовала – те самые… И обволокло ее горько-сладкой болью, защемило сердце… Быстрее, быстрее надо пройти это место! Быстрее! И никогда больше здесь не ходить…
Гринечка, по всей видимости, принял ее смятение за что-то другое. Он как раз в этот момент о маме своей говорил, пытался ей объяснить что-то… И заговорил с новой силой, будто она с ним не соглашалась:
– Нет, Роза, это действительно так! Я все понимаю, я всю ситуацию вижу со стороны, поверьте!
– Да я верю вам, верю, что вы… – попыталась она тихо его успокоить.
– Да, но вы так реагируете… И потому я еще раз попытаюсь вам объяснить… Да, я знаю, что это ужасно, когда мать имеет над сыном такую власть… Но она так устроена, понимаете? Каждый человек устроен по-разному, у каждого свои тараканы в голове! Попытайтесь меня услышать, пожалуйста, Роза… Попытайтесь понять…
– Хорошо. Только давай на «ты», ладно? Как-то трудно найти взаимопонимание, когда выкаешь.
– Да, согласен… Я и сам хотел предложить… Так на чем я остановился? Ах, да… Ты знаешь, Роза, я ведь неоднократно пытался сам устроить свою личную жизнь. Но она ни одну из моих женщин так и не смогла принять, и ничего я с этим поделать не мог…
– Ей никто не нравился, да? Все претендентки оказывались недостойны ее сына?
– Ну да, так и было примерно… С разными нюансами в каждом случае… И мне пару раз даже приходилось выбирать, с кем я… И я выбирал не маму. Уходил, разрывал с ней всяческие отношения. А иначе просто невозможно было…
– И что? Потом все равно к маме возвращался, да?
– Понимаешь… Как бы тебе все это объяснить… Это не все так просто, как на первый взгляд кажется. Потому что я тоже не мог жить в этом… Когда знаешь, что твоей матери плохо. Просто невыносимо плохо. И тебе тоже становится так плохо, что хоть умри. И тогда я сдавался. Я возвращался к маме. Я думал – пусть… Пусть будет так, если иначе нельзя. Пусть я принесу свою жизнь в жертву… Ведь мы довольно часто приносим себя в жертву своим близким, правда? И казалось бы, все должно было устроиться, как раньше. Вот мама. Вот я при маме. Но мама вдруг начала испытывать страшные муки совести, что она портит мне жизнь! Особенно в последнее время она часто об этом говорит… Теперь ей хочется, чтобы я непременно женился на доброй порядочной девушке, чтобы была семья, дети… Ты можешь смеяться, Роза, но я тоже этого очень хочу. Правда, совершенно искренне тебе говорю.
