Хотя Роза Федоровна и понимала, что внучку не обманешь. Что во время коротких телефонных переговоров с матерью она стоит, как солдат на плацу, и трепещет – то ли от скрытой обиды, то ли от непонимания происходящего… А теперь нате вам – здрасте. Явилась мать во всей красе. И надо в глаза ей глядеть и не теряться…
– Я тебя ни в чем не упрекаю, Соня. Как случилось, так и случилось, – старательно спокойно произнесла Роза Федоровна. – И вообще, давай про наши с тобой взаимоотношения потом… А сейчас просто будь матерью, прошу тебя. Не пугай дочь.
– А я кто, не мать, по-твоему? – снова нервно спросила Сонька, ладонями подправляя локоны. И спросила вдруг тихо, совсем в другом тоне: – Как я выгляжу, мам? Нормально?
Ох, как хотелось Розе Федоровне поставить ее на место! Как хотелось бросить в лицо – да какая ж разница, доченька, как ты выглядишь? Ты что, женихаться сюда приехала, что ли? Или материнский инстинкт как-то определяется внешним видом?
Но сглотнула свое желание, прошептала сухо:
– Да иди уже… Знакомься… Не пугай ее только, ради бога… Сразу с объятиями не набрасывайся, дай попривыкнуть…
Сонька шагнула к двери, но она сама вдруг открылась, явив им и без того перепуганную Розу. Наверняка она слышала весь их короткий диалог, будучи в комнате. Дверь-то хлипкая. Не дверь, а название одно.
Неизвестно, кто из них оказался в большем смятении, мать или дочь. Только смятение это было разное: у Соньки любопытное, у Розы – испуганное до крайности. Будто мать затем только и приехала, чтобы схватить ее в охапку и увезти за собой в неизвестном направлении. И что там с ней произойдет – страшно подумать…
– Ну, чего ты? – старательно бодреньким голосом проговорила Роза Федоровна, улыбаясь. – Чего ты застыла, как соляной столб? Ничего такого особенного не случилось, вот мама твоя приехала…
Роза машинально кивнула, потом еще раз, потом еще… Словно китайский болванчик, которого тряхнули слегка. Лицо ее оставалось непроницаемым, но непроницаемость эта была вовсе не от неприятия происходящего, а от смущения и испуга, которые пока не могли пробиться на лицо соответствующими эмоциями.
На лице же Соньки явно читалось разочарование, хотя Сонька изо всех сил пыталась его не показать. Наверное, не соответствовала бедная Роза Сонькиным о ней представлениям. Качеством экстерьера подкачала. Маленькая, рыхловатая, в видавшем виды хлопковом домашнем костюмчике, с волосами, гладко зачесанными назад… Да и не в экстерьере даже и дело было, наверное. Просто отсутствовала в Розе напрочь та составляющая, которая свойственна юным девам, начинающим осознавать свою ценность именно по этому признаку. Когда дева взахлеб начинает рассматривать себя в зеркале, изгибаясь то так, то этак и примеряя на себя то одну легкомысленную тряпочку, то другую… И губы начинает вытягивать уточкой, и волосами трясти… Не было ничего этого в Розе, стояла перед матерью не юная дева, а застывший соляной столб, как только что сказала о ней Роза Федоровна. Плюс этот испуганный взгляд исподлобья…
– Ой, Розочка! У нас ведь к чаю ничего нет! Чем же мы маму угощать будем? Ты в магазин не сбегаешь, а? – пришла ей на помощь Роза Федоровна, словно на амбразуру бросилась. – Давай-ка, оденься по-быстрому, сбегай, подсуетись…
Роза кивнула, даже попыталась вежливо улыбнуться и выдавила из себя с хрипотцой:
– Да, я сейчас… Сейчас сбегаю… Переоденусь и сбегаю…
И тут же закрыла дверь, словно испугалась, что мать начнет отказываться от чего-нибудь к чаю. Роза Федоровна тронула дочь за плечо:
– Идем на кухню, не будем ей мешать…
Пусть в себя придет, ей время надо… Хоть немного времени…
Сонька кивнула, развернулась, медленно поплелась на кухню вслед за матерью. Села у окна молча. Потом огляделась вокруг себя:
– Где моя сумка, мам? Курить хочу…
– Не знаю… В прихожей, наверное. Где оставила, там и лежит.
Сонька подскочила, быстро пошла в прихожую, красиво размахивая подолом синего платья. Видно, что дорогого. Вон как вокруг ног ловко вьется, как у кинозвезды какой…
В это же самое время и Роза вышла из своей комнаты, одетая для похода в магазин. Черные брюки, строгая белая блузка навыпуск, наглухо застегнутая до самого горла. Увидела мать, съежилась, прижала локти к бокам. Неловко улыбаясь, сунула ноги в текстильные тапочки, призванные исполнять роль прогулочных туфель. Впрочем, никаких других у Розы и не было.
Роза Федоровна тоже выскочила в прихожую, выхватила из своей сумки кошелек, сунула Розе:
– Тысячную бумажку разменяй, мелочи не хватит, наверное… И хлеба еще возьми, бородинского! Ну и колбаски какой-нибудь, что ли…
Когда вернулись на кухню, Сонька с жадностью закурила, а через три затяжки вдруг спросила у матери:
– Почему она так одета странно? Вроде как не по возрасту… Ей это ужасно не идет…
– Что значит – не идет? Не понимаю я этого выражения – идет, не идет… Человек идет, и одежда вместе с ним тоже идет, вот и вся недолга!
– Да все ты прекрасно понимаешь, мам… Я уж и забыла, как ты умеешь все по-своему вывернуть, с прибаутками…
– Ну что ж, если без прибауток… Это Маринкины вещи, Сонь. Помнишь свою подружку, нет?
– Маринку? Помню, конечно. И как она живет? Замуж удачно вышла?
– Она не вышла замуж. И не собирается. Она успешную карьеру делает.
– И что, получается?
– Вполне. Квартиру себе хорошую купила, по заграницам ездит, и вообще, очень своей свободной жизнью довольна. И матери помогает, устроила ей обеспеченную старость. И нам с Розочкой тоже перепадает… Вон вещи свои Маринка отдает… Они почти новые, дорогие.
– Мам… Это что, опять камень в мой огород?
– Да какой камень, что ты… Нет у меня для тебя камней. Ты спросила, я ответила, только и всего. Мы дружим с Лизой, Маринкиной матерью, вот она и отдает вещи для Розы…
– А ты вроде с другой теткой дружила, из нашего дома… У нее еще сын Вадик был… Смешной такой, его в школе все ботаном дразнили…
– Почему – был? Он и сейчас есть. И Лидочка тоже есть. Она мне тоже очень помогает.
– Что, тоже вещи старые отдает бедной несчастной сироте?
– Нет. Вещи не отдает. Да и Роза вовсе не сирота, не говори так. Уж тем более ты этого не говори…
– Ну, давай, давай! Скажи еще – ты же мать-кукушка! Скажи, что подкинула тебе ребенка и поминай как звали!
– Я не понимаю, Сонь… Ты ругаться со мной приехала, что ли?
– Да больно надо… Это же ты меня упрекаешь, что моя дочь вещи с чужого плеча носит… Кстати, они ей вовсе не подходят, ну совсем не в ту степь, ну никак! Ты что, сама этого не видишь?
– Может, и не подходят. Со стороны виднее, Сонь. Но я другие вещи Розе купить не могу, моей пенсии едва-едва хватает, чтобы за коммуналку заплатить да еду скромную купить.
