Бабушка, вытерев выступившие от смеха слезы, встала, почему-то сердито одернула на себе халат и направилась на кухню.
– Так что кончай дурить! Переодевайся, мой руки и имей в виду, суп я уже наливаю!
Но я кинулась сначала обнимать своих Мишку и Слоника. Ведь не трогала их несколько дней, боялась заразить. Боялась, что их тоже потом придется изо… изо… изолировать.
Вдруг слышу, Бабушка кастрюли на кухне переставляет и… поет. Может быть, она не все про эту болезнь знает? И все-таки заразилась?
Рассказ десятый
«То, чего не может быть» в стране дураков
…Не берусь судить, бывает ли такое с другими. И уж тем более – как они при этом себя чувствуют. Сейчас, будучи взрослой, догадываюсь, что когда кто-то рассказывает о себе нечто подобное, собеседники считают его либо врунишкой, либо «ку-ку» (с характерным жестом кручения пальца у виска), либо принявшим нечто крепкое или тяжелое… Но тогда, в нежном детсадовском возрасте, я ни о чем таком не думала. Я просто тащила свои ненавистные, неподъемные, негнущиеся, синие зимние сапоги вслед за Бабушкой по скользкому снежному асфальту, и шли мы, как сейчас помню, за картошкой. Событие, конечно, совсем не выдающееся, но, как выяснилось, необычные истории поджидают нас даже в рядовом овощном.
Чтобы вы понимали, магазин – это страшно скучно. Ну, то есть взрослым, наверное, нет – они стоят в очереди, решают, что покупать, считают, сколько у них есть денег, ссорятся по поводу того, кто за кем стоял, по сколько чего в руки будут давать и т. д. Для ребенка моего тогдашнего возраста это сущая пытка: заняться нечем, уйти нельзя, в шубе и сапогах жарко, деваться некуда, поэтому все об тебя запинаются, и главное – ты бесконечно долго чего-то ждешь. Хорошо, если в очереди оказывается еще кто-то примерно такого же возраста, как ты. Можно хотя бы скоротать время обязательным ритуалом знакомства:
– А тебя как зовут?
– Так-то… а тебя?
– А меня так-то… Давай с тобой дружить?
– Давай.
Этим, считая пристальное «присматривание» друг к другу и обязательный ритуальный танец вокруг родителей (спрятаться за них, выступить вперед, затем отвернуться и опять повернуться, и снова спрятаться, улыбнуться, дернуть за руку папу или маму: «Смотри, девочка, я с ней поиграю, да?»), можно заполнить достаточно значительный кусок томительного ожидания. И подчас у меня даже так бывало, что как только в результате такого знакомства ты переходишь к главному – у кого какая игрушка есть с собой и можем ли мы доверять друг другу настолько, чтобы каждый дал ее другому поиграть, – тут-то и выясняется, что хлеб или молоко уже куплены, и Бабушка настойчиво рекомендует тебе попрощаться с «новой подружкой», потому что нам «надо бежать».
Но в этот вечер в магазине почему-то почти никого не было. И пока Бабушка в отделе самообслуживания, чертыхаясь про себя, в сморщенных, чахлых картошках и свеклах пыталась раскопать хоть что-то, пригодное в пищу, я развлекалась… разглядыванием себя в зеркале.
Да-да, в овощном магазине было зеркало. И даже не одно. Давненько не видавшие стеклоочистителя, мутноватые узкие серебристые полоски, развешанные в воздухе под углом над лотками с так называемыми овощами, беспощадно отражали их весьма непотребительский вид. Я переходила от одного такого лотка к другому, и, найдя среди отражения луковой шелухи или гниловатых капустных кочанов свою рожицу, исправно гримасничала. Делать это было очень удобно, ибо взрослые, в силу своего высокого роста, отражались в основном животом и сумками, я же, маленькая-маленькая, имела перед ними существенное преимущество: из меня получался «крупный план» или «погрудный портрет».
Показав язык трем завалявшимся в лотке сиротским Чиполлинам с проклюнувшимися на макушке неопрятными бледно-зелеными лохмами, нахмурив брови и выпятив губы над худосочными кривыми морковками, я уже хотела догнать Бабушку у картошки, на ходу сочиняя рожу, которую я скрою́ зеленоватым глазка́м, щедро рассыпанным по серовато-черной поверхности заморенного жизнью клубня, когда вдруг заметила в зеркале за своей спиной… точно такие же синие сапоги, которые были на моих ногах.
«Ага! Не одна я мучаюсь!» – промелькнула первая злорадная мысль.
И чтобы посмотреть, кто же это мой собрат по несчастью – мальчик или девочка, – я обернулась. Но кроме зевающей в прозрачной кабинке кассирши никого не увидела.
«А! Так это мои собственные сапоги!» – догадалась я и повернулась к зеркалу.
Но тут выяснилось, что в него сверху не помещается даже помпон моей злосчастной синей шапки, а нижний край честно отрезает даже узел красного шарфа. Никаких моих ног в узком и потому куцо отражающем прямоугольнике и в помине не нарисовывалось.
– Маша, я в кассу! – услышала я Бабушкин голос.
– Хорошо, бабуль!
– Никуда не уходи!
– Ага!
Да я бы и не ушла, ибо мутноватая гладь продолжала шутить со мной злые шутки! Я снова увидела свои синие сапоги, которые… поднимаются по лестнице за моей спиной.
Я еще раз оглянулась. Тоскующая кассирша лениво потянулась, открыла дверку и вылезла из своего закутка.
– Надь! Обслужи! – крикнула она второй кассирше, сидевшей в кабинке, пристыкованной с другой стороны. – Я счас!
– Ага! – отозвалась эта «Надь», не поворачиваясь, поскольку пробивала в этот момент кому-то чек.
Никакой лестницы и уж тем более моих синих сапог, мучительно, ступенька за ступенькой, набирающих высоту над торговым залом, там не было. В магазине вообще не существовало лестницы в принципе!
Мне и без того было очень жарко, а тут и вовсе, что называется, бросило в пот. Медленно-медленно поворачиваясь обратно к зеркалу, я специально вела взгляд через грязный, затоптанный пол, выщербленный край пластикового лотка, грязно-оранжевые скрюченные морковки… Но в отражении за моей рожицей отчетливо просматривалась крутая лестница, по которой вверх шагали… Бабушкины боты и мои проклятые синие сапоги!
Как завороженная, я не могла оторвать взгляда от этого зрелища. Вот Бабушкин бот становится на следующую ступеньку. Остается еще одна, и боты «выйдут» за верхнюю границу зеркала. А вот, отставая на один шаг, с трудом заносится на следующую плоскость моя «слоновья» синяя нога, опирается и дотягивает вторую синюю «слоновью» ногу… вот Бабушкин бот шагнул за верхний срез стекла, и мой сапог нащупал следующую ступеньку…
– Маш! Маша! Идем! Маша!
Потерявшая терпение Бабушка подошла ко мне:
– Что ты тут застыла? Зеркала не видела? Довольно кривляться!
Я перевела взгляд на Бабушку, открыла было рот сказать ей, что я вижу, и вдруг поняла, что почему-то не могу этого сделать.
