Но самым главным предметом моего невроза была… застежка этого платья. Вывязанная аккуратной каплей на спине и завершающаяся красивой блестящей пуговкой, она бесстыдно выставляла на всеобщее обозрение часть моего беззащитно голого тела. Поэтому наряженная в это чудо «hand-made», я всегда и ко всем старалась держаться только фасадом.
Но в это утро я была готова даже на такие муки: если уж и начинать новую жизнь и менять все кардинально, то надо отвыкать от всего привычного. Нарядное платье заставит меня «держать спину прямо», как всегда настойчиво рекомендовала Бабушка, не пачкаться и ни к кому не поворачиваться спиной. А окончательно воспитанной и приличной меня должна была сделать обувь. Кеды и чешки в то утро были категорически изгнаны из моей жизни навсегда! Я решительно достала из коробки красные туфли. Конечно, в них практически невозможно было ходить, и уж тем более бегать. Но зато была стопроцентная гарантия, что, стреноженная узкой лакированной «лодочкой» с розочкой, я точно удержусь и не нашалю.
Голубые колготки, желтое платье и красные туфли в сочетании с тщательно расчесанными волосами почти удовлетворили мои претензии на новую жизнь. Теперь оставалось самое главное: лицо! С ним надо было что-то делать!
Я внимательно разглядывала свое отражение в зеркале. Что не так?
Ага! Бабушка всегда считала, что ее портят брови. И поэтому сердито выдергивала их маленькими щипчиками. Но я же очень похожа на Бабушку, значит, все мои проблемы тоже от них! Так сказать, по наследству достались. Причем, заметим, гораздо раньше, чем та старинная шкатулка, которая стоит в Бабушкином письменном столе и которую мне категорически запрещено не только открывать, но даже трогать до самой Бабушкиной смерти.
Значит, от бровей надо было срочно избавиться, поскольку эти мохнатые рыжеватые щеточки над глазами определенно настраивали меня на хулиганский лад!
Щипчики я удачно припасла еще со вчерашнего вечера, тихонько свистнув их из косметички, пока Бабушка прогуливалась с Бимом, и поклявшись самой себе самой страшной клятвой, что обязательно верну их на место, каким бы искушением с ними поиграть они ни оказались. Памятуя, как это делает Бабушка, я решительно пристроила их к брови, сжала и дернула что есть сил. От боли у меня потемнело в глазах, и, признаться, в тот момент я подумала, что новая жизнь требует от меня какого-то уж очень большого самоотречения!
А времени не оставалось: Бабушка, кряхтя, охая и жалуясь на то, какое же оно тяжелое, надевала в коридоре пальто. Проблему надо было решать срочно и кардинально, раз и навсегда.
И тут я вспомнила! На подзеркальнике в ванной лежала Тетина бритва. Прихватив с собой маленькое зеркальце – до большого в ванной я, конечно же, не доставала! – я рванула туда. Помня, что, прежде чем пользоваться бритвой, Тетя всегда чего-то намыливала, я открыла воду, и… через минуту из маленького зеркальца на меня смотрело совершенно непривычное, но главное – совсем другое лицо!
Насухо вытеревшись, хорошенько начесав челку Тетиной щеткой, я рванула в коридор – мы уже сильно опаздывали.
Несмотря на то что на улице я едва поспевала за Бабушкой и зуд по всему телу изводил меня своей невозможностью под шубой его почесать, у меня все же было время заметить – буквально все встреченные нами чужие люди улыбались. Я ликовала: им всем теперь было видно, что я действительно новенькая и такую же – абсолютно с чистого листа! – начинаю новую жизнь.
Стремительно расстегнув мне пуговицы на шубе и сдернув шапку, Бабушка оставила меня дальше раздеваться самой и унеслась на работу – у нее в тот день стояла первая пара лекций. Сменив свои знаменитые синие негнущиеся сапоги на красные туфли, тщательно развесив и разложив все в шкафчике, я чинно вошла в группу и встала, идеально выпрямив спину.
Все уже завтракали, поэтому, увидев меня, дружно положили ложки и повернулись ко мне.
Незаметно поскребывая то бедро, то поясницу, не рискуя публично оттянуть пройму платья от мучительно горящей подмышки, чувствуя, что сквозь голубые колготки мои ногти не достают до кожи и не могут погасить жжение, что красные туфли, видимо, мне уже маловаты и скоро начнут натирать пятку, я ждала от воспитательницы указания, куда мне следует сесть.
– Знакомитесь, ребята. Это Маша.
Пауза почему-то затягивалась. Дети молча и внимательно, почти не мигая, меня разглядывали. Наконец один мальчик встал из-за стола, подошел ко мне и, протянув свою машинку, сказал:
– Ты можешь ее возить целый день, я тебе разрешаю.
– Спасибо. – Я не узнавала сама себя!
В прежние времена я бы у него и разрешения не спрашивала – просто взяла бы и возила!
– Садись ко мне, у меня тут свободное место, – сказала какая-то девочка. И когда я чинно, стараясь ни к кому не поворачиваться спиной, села и тихо-тихо, не скребя по полу и не громыхая ножками, придвинув стульчик, взялась за ложку, то скорее не увидела – почувствовала, что соседка моя, которая меня позвала, едва заметно от меня отодвинулась.
– Спасибо, – чуть охрипнув и как-то, наверное, некстати опять сказала я. И опять мне показалось, что это – не я.
Целый день потом мне все почему-то предлагали свои игрушки, звали играть с собой, наперебой делились со мной конфетами и даже поспорили, кто будет сидеть рядом, когда мы лепили из пластилина.
Но главное!
– Какая красивая, воспитанная девочка! – похвалила меня воспитательница. – Тихая и вежливая! И кто говорил, что это не ребенок, а сорвиголова?
– Ну, оно и понятно, – многозначительно ответила нянечка, как-то по-особому указывая на меня глазами.
– Да-да, – сказала воспитательница. – Ну, все бывает. В остальном-то с ней хлопот никаких!
Что им было понятно, мне осталось непонятно. Тем более они вряд ли могли догадываться, что это мне все раньше брови портили! Это ведь была наша с Бабушкой, так сказать, внутрисемейная тайна!
Вечером запыхавшись, с двумя сумками тяжелых тетрадей, за мной примчалась Бабушка: наступило время сессии, особенно горячие дни в нашем доме.
– Одевайся скорее, мне надо завести тебя домой и бежать к вечерникам, – шипела она.
Пока я натягивала комбинезон, к нам подошла воспитательница:
– Маша у вас – просто ангел!
– Слава богу! – выдохнула Бабушка. – Будем надеяться, взрослеет потихоньку! – Бабушка сгребла свои сумки. – Спасибо вам большое. До завтра!
И, схватив меня за руку, бегом потащила к выходу из группы.
По дороге домой в ларьке, по случаю моего удачного водворения в новый детский сад, Бабушка купила мне петушка на палочке. При этом все, кто пил пиво возле палатки, тоже обратили на меня внимание и заулыбались. А продавщица даже через прилавок вывалилась, чтобы лучше разглядеть, какая я стала хорошая. Правда, глаза у нее были какие-то жалостные.
Бабушка же, опаздывая на работу, целеустремленно волокла меня по улице, просто не давая окружающим возможности полюбоваться на то, какая я теперь красивая, а мне – облизать вожделенный леденец.
