— Спокойно, Маша, я Дубровский, — блеснул познаниями из школьного курса русской литературы Юрий и сдернул с головы осточертевшую маску. — Мы ведь знакомы. Похороны Камышева помните?
Ответить в том смысле, что присутствие на чьих бы то ни было похоронах не может служить помехой участию в рейдерском захвате, если только эти два события не происходят одновременно, ему не успели: снаружи раскатисто протрещала автоматная очередь, пули забарабанили по борту, высекая из железа искры и оставляя в нем округлые вмятины, которые с внутренней стороны смотрелись как выпуклости, и Юрий, потянув из-за спины автомат, срезал одного из бегущих наперерез грузовику рейдеров. При этом он надеялся, что такой поступок послужит ему рекомендацией, и его не отблагодарят за труды, огрев сзади по черепу какой-нибудь тяжелой железякой.
Опрокинув одиночным выстрелом еще одного рейдера, он посмотрел вперед. Двигатель натужно ревел на высоких оборотах, из выхлопной трубы валил густой черный дым. Закрытые ворота транспортной проходной надвигались с пугающей скоростью: Сарайкин, запоздало взявшись за ум, и впрямь вел себя, как настоящий ковбой, осуществляя нехитрый план Якушева с такой скрупулезной точностью, как будто они составили его совместными усилиями. По машине густо палили со всех сторон, и Юрий почел за благо присесть и покрепче ухватиться за край борта, чтобы не вылететь из кузова прямиком в дружеские объятия рейдеров, когда события достигнут кульминации. Но перед тем как нырнуть под прикрытие стального борта, он успел увидеть в правом боковом зеркале кабины отражение знакомого лица и мысленно ахнул: ну, дела! Горчаков-то, оказывается, тут как тут! Ну и ладушки, подумал он. Выходит, все мои зайчишки благополучно пойманы, а волк, коза и капуста целыми и невредимыми перевезены через реку… Отлично! Только при чем тут все-таки Сарайкин?
Кульминация не заставила себя долго ждать: раздался оглушительный, гулкий, как в гигантский бубен, удар, машина тяжело содрогнулась, резко замедлив ход. Впереди загрохотало, залязгало, задребезжало рушащееся на асфальт железо, двигатель дико взревел, исторгнув из выхлопной трубы целую тучу дыма, и мощная машина снова начала набирать ход, подпрыгивая на неровностях и с тяжелым скрежетом сминая огромными колесами остатки ворот. Юрий выпрямился, подобрал автомат и выпустил все, что еще оставалось в рожке, по мельтешащим в проеме рухнувших ворот черным фигурам.
У Сарайкина, к счастью, хватило ума не остановить грузовик сразу же за воротами, где тот превратился бы в отличную мишень. С грохотом оттолкнув массивным стальным бампером торчащую на дороге расстрелянную полицейскую «Ладу», «Урал» газанул, выплюнув из торчащей позади кабины выхлопной трубы новое облако черного дыма, и, распугивая ментов в зеленых армейских бронежилетах, повернул за угол. По нему пару раз выстрелили, но потом кто-то из полицейских узнал в водителе своего горячо любимого шефа, и счастливо ушедший с линии огня грузовик, постепенно замедляя ход, покатился по заставленной полицейскими машинами узкой пыльной улочке.
Все это было очень мило, но вот останавливаться, по разумению Якушева, пока было рановато. Воспользовавшись передышкой, он снял бронежилет, расстегнул до пояса и стянул с плеч верх опостылевшего хуже горькой редьки черного комбинезона, оставшись в старом десантном тельнике без рукавов. Пробираясь к кабине через груды наваленного как попало ржавого железа, он ненадолго задержался, чтобы убедиться, что с женщинами все в порядке. Женщины не пострадали; подняв на уровень плеч согнутые в локтях руки, Юрий картинно напряг бицепсы, весело подмигнул Марине и полез дальше.
Сидевший за рулем Сарайкин, похоже, еще не наигрался в ковбоя, и, когда Юрий заглянул в кабину через открытое окошко, попытался угостить его пулей. Но позиция у него была неудобная, да и Якушев был готов к такому приему: поймав руку с пистолетом за запястье, он отвел ствол в сторону и сказал:
— Хватит, подполковник. Неужели не настрелялся? Не узнал, что ли? Помнится, утром у себя в кабинете ты был намного любезнее!
Сарайкин попытался вырвать руку и зашипел от боли, когда Юрий чуть сильнее сдавил запястье. Машина опасно вильнула, смяв колесом бурьян на обочине.
— Пусти! — сдавленным голосом потребовал подполковник.
— Пущу, если перестанешь баловаться, — пообещал Якушев. — А не перестанешь, отберу цацку и выброшу в речку. А цацка-то, по всему, табельная! Нырять ведь придется, а тебе это надо? Мало ли, что там, на дне… И вот что, уважаемый, прибавь-ка газку! И на дорогу смотри, будь любезен!
— Бросьте, Анатолий Павлович, — подал голос сидящий на месте пассажира Горчаков. — Я вам еще раз повторяю: это свой.
Юрий отпустил скользкое от пота запястье. Сарайкин немного помедлил, явно борясь с искушением все-таки, несмотря ни на что, спустить курок, а потом с видимой неохотой убрал пистолет с глаз долой и вернул правую ладонь на баранку.
— Это еще разобраться надо, кому он свой, а кому чужой, — непримиримо пробормотал он.
Машина катилась все медленнее, а за углом, около проходной, стреляли все ожесточеннее.
— После разберешься, — сказал Юрий. — А пока — педаль в пол! Курс на аэродром.
— Я тебе не таксист, — с апломбом заявил подполковник.
Юрий потянулся за пистолетом: иного выхода, похоже, не существовало. Но тут стрельба около проходной вспыхнула с новой силой, достигнув небывалой, действительно, как в настоящем бою, плотности. Обернувшись, Юрий увидел, как из-за угла, пятясь и отстреливаясь, один за другим выбегают полицейские в стальных солдатских касках и зеленых бронежилетах. У него на глазах один из них упал; другой бросился ему на подмогу и упал рядом. Они неподвижно лежали в пыли, и клонящееся к западу солнце мертвыми тусклыми бликами отражалось в зеленых стальных касках.
— Слава богу, дождались, — с досадой сказал Якушев.
Чего именно они дождались, объяснять не понадобилось:
Сарайкин тоже все видел, глядя в боковое зеркало, и сумел сделать из увиденного единственно правильный вывод. Живо переключив передачу, он дал газ, и тяжелый грузовик начал с хриплым недовольным рычанием набирать скорость.
— Ох, и наломал же ты дров, подполковник, — сказал Юрий, прежде чем вернуться на свое место у заднего борта.
Сарайкин не ответил: он вел машину, ожесточенно работая педалями и рычагом коробки передач. Мотор отзывался на каждое движение рычага коротким хриплым рыком, после чего начинал реветь на более высокой ноте, и Юрий вдруг понял, что это похоже на гамму, разучиваемую учеником органиста на осипшем, пришедшем в полную негодность инструменте.
И тут же понял — вернее, вспомнил — еще одну вещь. Пока они с Сарайкиным препирались, левая рука подполковника лежала на баранке, все время оставаясь на виду. Рукав серого полицейского кителя сдвинулся чуть ли не до середины предплечья, выставив напоказ безволосое, как у женщины запястье, и Юрий был готов поспорить на все свои сбережения, что будто бы подаренных руководством золотых швейцарских часов на этом запястье не было.
