Их пересадили в другой поезд, на этот раз с грузовыми вагонами, в которых они едва могли пошевелиться. Двери захлопнулись. Тини и Герта, прижавшись друг к другу, оказались в темноте, наполненной всхлипами, стонами раненых, молитвами и плачем перепуганных детей. С улицы было слышно, как задвигали двери по всему составу.
Вот закрылась последняя, и люди остались в полной темноте, но поезд не сдвинулся с места. Текли часы. Несколько человек, потрясенные последними событиями, в ту ночь лишились рассудка и теперь бредили. Эсэсовцы вытащили всех сумасшедших и больных из поезда и собрали в отдельном вагоне, где тех ожидал собственный ад, страшней любого выдуманного.
На следующий день поезд начал двигаться. Он шел ужасно медленно: теперь их тащил не быстроходный локомотив Рейхсбана, а тихоход Главного управления железных дорог, обслуживавший восточные территории. Выехав из Вены, они за два дня покрыли больше тысячи километров, а теперь еще два потратили на четверть этого расстояния
[279].
Наконец поезд остановился. Судя по звукам снаружи, они находились на какой-то станции. Перепуганные люди ждали, когда откроется дверь, но ничего не происходило. Наступила и закончилась ночь, проведенная в голоде и страхе. Потом день. Потом еще одна ночь. Можно было подумать, что о них забыли, если бы не периодические инспекции. Поезд прибыл в субботу, а немецким железнодорожникам в Минске совсем недавно, в качестве поощрения, было разрешено не работать по выходным
[280].
Скрючившись в темноте, куда солнце могло пробиться лишь сквозь узкие щели между вагонных досок, практически без воды и без пищи, с ведром вместо туалета в углу вагона, депортированные час за часом терзались мучительной неопределенностью. Неужели планы изменились? Что, если их обманули? Утром на пятый день после пересадки из пассажирского поезда их рывком выдернули из воцарившегося ступора: поезд снова поехал. Милый Боже, будет ли этому конец?
«Прошу, дорогой мой, – писала Тини Курту почти год назад, – молись, чтобы все мы встретились, живые и здоровые». Никогда она не позволяла себе утратить эту надежду. «Папа написал… слава Богу, он здоров… то, что твой дядя о тебе так заботится, это его единственная радость… Пожалуйста, Курт, будь хорошим мальчиком… Я надеюсь, о тебе говорят хорошие вещи, и что ты держишь в порядке свою одежду и постель, и ведешь себя хорошо… Как следует отдохни летом, хорошая погода быстро закончится… Все дети здесь завидуют тебе. Они не могут даже выйти в сад»
[281].
Заскрежетал металл, загрохотали, сталкиваясь, вагоны, и поезд снова остановился. Наступила тишина, а потом двери вагона широко распахнулись, и узников ослепил яркий дневной свет.
* * *
Что именно произошло с Тини и Гертой Кляйнман в тот день, мы никогда уже не узнаем. Что они увидели, что сделали, сказали или почувствовали – об этом нет никаких сведений. Ни одного из 1006 евреев, мужчин, женщин и детей, доставленных на грузовой терминал минского железнодорожного вокзала утром 15 июня 1942 года, больше никто не видел, и свидетельств о себе они не оставили.
Однако существовал общий учет, другие поезда из Вены прибывали тем летом в Минск, и кое-кому из их пассажиров удалось рассказать свои истории
[282].
Когда двери вагона открылись, людям – избитым, истощенным, измученным, голодным и иссушенным жаждой, – приказали выходить. Каждого допросила полиция, в основном о рабочих навыках. Офицер обратился к ним, повторив то же, что уже говорилось в Вене: они будут работать на заводах или на фермах. Обнадеженные, многие из них обрадовались его словам. Несколько дюжин крепких мужчин и детей постарше отобрали и отвели в сторону. Остальных погнали к выходу со станции, где отняли все их вещи. Багаж, ехавший отдельно, продукты и инструменты, которые переселенцы везли из Вены, солдаты тоже забрали
[283]. Возле вокзала уже ждали грузовики и крытые фургоны, в которые начали грузить людей.
Колонна выехала из города и двинулась на юго-восток по пыльной белорусской равнине с полями и лесами под бескрайним небом.
Когда германские войска прошлым летом отвоевывали эту землю у Советского Союза, то прошлись по ней жадной, все сметающей на своем пути волной. Сразу за ней катилась вторая: Айнзацгруппа В, одна из семи, действовавших по всему фронту. В эту группу, под командованием генерала Артура Небе, входило около тысячи человек, в основном из полиции безопасности и других полицейских ведомств. Ее подразделениями были Айнзакоманды, задачей которых было выявлять и истреблять всех евреев в захваченных городах и деревнях, в чем им охотно помогали солдаты Ваффен и Вермахта, а в некоторых регионах, в частности Польше и Латвии, местные полицаи
[284].
